Последний маршрут - [8]
- Этот дядя отвезёт тебя домой. Слушайся его, хорошо? – голос матери дрожал, но она не плакала.
В глазах девочки мелькнуло недоверие, но детская наивность и тёплый материнский голос взяли верх.
- Хорошо мамочка, - она потёрла заспанные глаза. – А когда ты придёшь?
- Чуть позже. Я должна здесь задержаться. Папа уложит тебя спать.
Во мне поселилась надежда. Когда девочка окажется дома (если девочка окажется дома) одна, отец сразу же начнёт разыскивать мать и… вероятно, нас спасут.
Господи, как нас спасут?! Эта девочка не сможет запомнить и половины пути!
Надежда рухнула и умерла под тяжёлым металлическим каркасом моей пессимистичности.
Женщина поцеловала девочку в лоб, крепко обняла и отпустила. Навсегда. Она позволила себе заплакать только тогда, когда большой человек увёл её дочь и дверь за ними закрылась.
- Не волнуйтесь. С ней всё будет хорошо. Поверьте мне. – Радковский снова улыбнулся. На сей раз теплее. Как-то человечнее, что ли.
А у женщины не было другого выбора кроме как поверить ему. Или хотя бы надеяться, что девочка окажется дома целой и невредимой. В любом случае она не могла позволить, чтобы её девочка осталась здесь и испытывала на себе эксперименты этого безумца. Пока была надежда, ей нужно было воспользоваться. И женщина воспользовалась. Мне никогда не забыть её взгляда, которым она провожала свою дочь. Я не в силах его описать. Должно быть, потому что у меня никогда не было детей, и я не знаю каково потерять их, отдав в руки незнакомца по собственной воле.
- А я? Отпустите меня! Мне всего девятнадцать! – взмолилась девушка и на её глазах навернулись крупные слёзы. Быстро пробежав по щекам, они сорвались на белую скатерть стола. Вслед за ними упали ещё несколько.
Радковский посмотрел на неё с тем выражением, которые присутствовало на его лице десять минут назад: спокойным, холодным, несколько насмехающимся.
- Нет, - наконец выговорил он. – Для вас мы найдём применение, - и он широко улыбнулся ей, обнажив ряд посеревших зубов.
Слёзы ручейками потекли по глазам девушки. Она вся тряслась. Бледная, она стала похожа на живой труп; сидела на стуле, не двигалась, а только сотрясалась от частой мелкой дрожи. Широко раскрытые глаза уставились в одну точку. У неё был шок.
Должно быть, так подумал и Радковский. Он подошёл к девушке, присел на корточки, достал из кармана белый носовой платок и принялся вытирать слёзы.
- Ну же. Не стоит лить слёз, – белый платок покрылся грязными разводами от потёкшей косметики. – Не плачь…
Так успокаивают родители своих маленьких детей. Так же успокаивала меня мать, когда я уронил подтаявшее на солнце мороженое на землю в парке.
Так успокаивают безумцы своих подопытных, когда волнуются за их психическое состояние.
Только сейчас это были не слёзы обиды. Это были слезы страха. Страха перед неизвестностью и неизбежностью.
Радковский стоял ко мне спиной, а охрана была полностью обращена к нему, готовая в нужный момент защитить хозяина. И когда я понял, что остался без внимания, словно из далёкого тоннеля, отражаясь от его стен и коверкаясь, до меня дошёл знакомый голосок.
Нужно что-то делать. Нужно бежать!
Но я даже не знаю куда.
Дверь, прямо перед тобой. Пока есть хоть толика шанса сбежать – беги!
И на сей раз я побежал. Время застыло, а может даже и пошло вспять.
Я бежал под бешеный стук крови в висках, ничего не слыша и ничего не замечая. Только я и дверь, которая стала для меня целью жизни. Шум и крики доносились до меня будто из совершенно чужой реальности, а в этой – только я и дверь. Когда я настиг её, прямо рядом со мной в стену врезалась дробь. Издав дикий треск, она выбила мелкие щепки и клубы пыли. Дорогие красные обои с золотым узором превратились в рваные лохмотья.
В тот момент, когда я осмелился бежать, я даже и не подумал, что дверь может быть заперта. Я просто рванул к ней.
- Не стреляйте! Ему некуда бежать! – послышалось из той далёкой другой реальности.
Дверь оказалась не заперта. Но я толкнул её с такой силой, что отскочив от стены, она закрылась за мной, когда я уже бежал по слабо освещённой сети коридоров. Дорогие подсвечники, те же красные обои с золотым узором, и картины, образы с которых смотрели на меня и улыбались – точные копии своего хозяина. Словно олицетворение всемирного зла они не спускали с меня глаз.
Я бежал. Бежал от этих образов. Бежал от того человека с холодной ухмылкой. Бежал от всего этого кошмара подальше. А за мной уже была погоня. Несколько пар ног были совсем близко. Я смог расслышать это, несмотря на бьющую в голове кровь.
Сети коридоров никак не было конца. Снаружи этот дом казался мне не таким огромным. А может быть я просто бегал по кругу. Я уже готовился почувствовать на своей шее мёртвую хватку преследователей, но этого не происходило. Можно было бы остановиться и дать им отпор, но вместо этого я на ходу сорвал со стены небольшую картину в тяжёлой дубовой раме. Было абсолютно наплевать, что изображено на картине, и какую художественную ценность она несёт. Я уготовил для неё небольшую роль в моём спасении.
Когда передо мной оказался длинный освещённый только лунным светом коридор, а позади отчётливо слышался топот ног, я поймал момент и швырнул картину так, как метают диски олимпийцы.