Последний князь удела - [32]

— Как же жить-то и царёву службу справлять? — поразился служащий четвертного приказа — У меня ж дачи-то в Нижегородском уезде, оброк возить оттуда крестьянам моим невмочно, а с торга еду да питьё куплять никаких прибытков не хватит-

После недолгих торгов дьяка удалось уговорить закрывать глаза на отклонения от правительственных указаний за небольшую мзду. Согласился он на посул в размере поместья из полутора сотен четвертей доброй земли на поле, да официально положенных сборщикам налога кормовых денег в размере пяти процентов от собранных средств. За это дал согласие Дмитрий сын Семёнов заниматься только лишь учётом, притом взять в подьячие и писчики моих людей, а сбора денег с населения не делать вовсе, полностью доверяя эту щекотливую процедуру княжеским приказчикам. К тому же ездить в седле приказному было явно вредно, о чём ему было доходчиво разъяснено.

С доброй вестью об удавшемся захвате контроля над финансовыми потоками я и вернулся в княжеские хоромы, указав отдирать от всех стен тряпье, которое следовало прокипятить да раздать как жалованье дворянам, кто захочет получить вместо серебра по низкой цене.

Ужинал реципиент моего сознания в уединении, нарушаемом только шушуканьями стольников, коих назначили из старших ребятишек-жильцов. Подкреплялся я плотно, а заснул моментально, прошедший день был весьма насыщенным.

Глава 20

Последовавшие за днём возвращения в Углич две недели были насыщены мелкой хозяйственной деятельностью, в которой я надо признать не преуспел. Основная причина проблем, парализовавших хоть какое приближение быта к известному мне, состояла в том, что большинство служащих и работников удельного двора терпеливо выслушивали мои мудрые поручения, согласно кивали головой и ничего не делали. Совсем немногие искренне старались помочь или прямо указывали на невозможность выполнения задания. К этому узкому кругу принадлежали Ждан Тучков с женой и сыном — эти люди фактически и были моей истинной семьёй, Арина пестовала восприёмника моего сознания с рождения, выкормила и вырастила его, Баженко был постоянный участником совместных детских игр. Не игнорировал меня Афанасий Бакшеев, видимо старый солдат разглядел во мне что-то, что уверило его в моей не детской разумности и полной вменяемости. Так же к умеренно вменяемым придворным можно было отнести тех, кто ездил с нами в Москву и обратно. Слушали меня, не хихикая в кулак, почти излеченный литвин Ивашка, да двое пленных — черкес Гушчепсе и стремительно обрусевающий татарчонок Габсамит.

Единственным достижением за прошедшее время можно было считать окончательную вербовку на свою сторону дьяка петелинского четвертного приказа Алябьева. Это особенно поспособствовали Тучков старший и младший из прикупленных нами полоняников. Ждан, передавая выздоравливающему приказному мои рекомендации, не уставал повторять, что всё его исцеление не от глупых корешков, а лишь от чистой мольбы невинного блаженного отрока.

Да ещё по огромному секрету рассказал, что сам царёв слуга, конюший и боярин Годунов не считает зазорным послушать мальца, ибо было с ним чудо у стен дома Живоначальной Троицы.

Габсамит же оказался среди всех единственным одинаково хорошо знавшим арабские и славянские цифры, после ознакомления с более привычным мне написанием его счётных знаков, он то и занимался переводом из одной счётной системы в другую. Я же зубодробительную для местных арифметику в привычной записи рассчитал очень быстро, и после обратной дешифровки отправлял счётные записи проверенными, изумляя здешних счетоводов.

Это быстро убедило дьяка, что легко воровать не получится, а грамотная кляуза на самые верха государства могла преизрядно ему повредить. Так что получать гарантированный доход за сотрудничество Алябьеву показалось вернее, чем вступать в борьбу за серебро, прилежно исполняя правительственные наказы. И скорее всего, этот довод убедил присланного финансового распорядителя сильнее, чем оказанная ему медицинская помощь, ибо боль он мог терпеть, а полное умаление прибытков — нет.

Следствием успеха с дьяком стало то, что подьячим к нему был принят сын убиенного Битяговского Данила. Алябьев конечно бубнил, мол, пока челобитье не рассмотрено в приказе, назначение временное, на его страх и риск, дознаются о приписке одного года к летам подростка — вычеркнут, но в реальности России временное легче всего превращалось в постоянное. Молодой парень был грамотен, и хотя еще не полностью отошел от сильных побоев — у него болели рёбра, к делу приступил рьяно. Ему же я вернул поместья его отца, отнятые дядей Михаилом Нагим.

Сложно сказать был ли за это младший Битяговский благодарен, ведь не смотря за заступничество за него перед мятежной толпой, княжич Дмитрий всё же был причиной смерти его отца. Однако назначение своё четырнадцатилетний подьячий вполне оправдал, всего за несколько дней собрав показания с посадских налогоплательщиков или по-местному тяглецов о корыстолюбии и мздоимстве нынешнего городового приказчика Ракова.

Когда эти факты подробно были изложены Дмитрию сын Семёнову, тот вполне натурально возмутился, как, мол, смел пёсий сын Русинка запускать руку в удельную казну, и присудил всё неправедно нажитое с расхитителя довзыскать. Приговор сей мной был быстренько утвержден, и передан для исполнения губному старосте Ивану Муранову. Тот из происходящего сделал правильные выводы и к исполнению приступил с огоньком, бросив на подельника по неповиновению всю тяжесть местной правовой системы. Раков сообразив, что в случае отказа от добровольной выплаты недоимок, его ждёт правёж и земляной поруб, быстренько уплатил насчитанные сорок рублей и отпросился на съезд в Ростовский уезд.