Последний Катон - [182]

— Нет, нет, спасибо! — ответила я, стараясь скрыть волнение. Когда мы выходили из столовой, Фараг спросил меня, может ли он прийти ко мне в комнату, когда нас оставят в покое. Отвечать мне не пришлось. За меня ответила улыбка. Чего нам ещё ждать? Всё закончилось, и моим единственным желанием было быть с ним. Часто, глядя на него, мне приходила в голову глупая мысль, что, даже если бы у меня было больше одной жизни, мне не хватило бы времени, чтобы побыть с ним, так что зачем ждать? Некоторые вещи каким-то непонятным образом сами становятся очевидными, и ночь с Фарагом была одной из них. Я знала, что если не сделаю этого, то буду долго упрекать себя за страх, и я уже не могла бы быть так уверена в новой Оттавии. Я была совершенно влюблена, совершенно слепа и, быть может, поэтому не видела ничего плохого в том, что собиралась сделать. Тридцать девять лет целомудрия и воздержания — вполне достаточно. Бог это поймёт.

— Наверное, дидаскалосу не терпится прийти к тебе, — нескромно вмешалась в мои мысли Заудиту. — Он кружит по своей комнате, как лев в клетке.

Комната Фарага была на другом конце коридора.

— Заудиту! — упрекнула её Гайде. — Прости её, Оттавия. Она слишком молода, чтобы понять, что там, наверху, у вас принято совсем другое.

Я улыбнулась. Ничего другого я сделать не могла, не могла даже говорить. Я хотела лишь, чтобы они ушли и пришёл Фараг. Наконец обе они направились к дверям.

— Доброй ночи, Оттавия, — широко улыбаясь, пожелали они и исчезли.

Я медленно подошла к зеркалу и посмотрела в него. Я была не в лучшем виде и выглядела не ахти. Моя голова напоминала бильярдный шар, а брови плавали, как острова в голом море. Но глаза мои блестели, а с губ не сходила глупая улыбка, которую я никак не могла согнать. Я была счастлива. Парадейсос был несравненным местом, очень отсталым в материальном плане, но очень далеко шагнувшим во многих других вещах. Тут не знали спешки, тоски, ежедневной борьбы за выживание в полном опасностей мире. Жизнь текла спокойно, и люди умели ценить то, что имели. Хотелось бы мне унести из Парадейсоса эту чудесную способность наслаждаться всем вокруг, каким бы незначительным оно ни было, и я собиралась начать практические занятия сегодня же ночью.

Мне было страшно. Сердце билось так сильно, что казалось, что оно вот-вот выскочит у меня из горла. Оно стучало мне в грудь, как испуганный зверёк. «Не делай этого, Оттавия, не делай», — нашёптывал какой-то голосок в моей голове. Было ещё не поздно отступить. Почему обязательно сегодня ночью? Почему не завтра или когда мы вернёмся на поверхность? Почему бы не подождать церковного благословения?

— Почему бы вообще не выбросить это из головы и вообще никогда не делать? — вслух сказала я с упрёком в голосе себе самой.

«Ну же, Оттавия, — попробовала я взбодрить себя. — Ты этого хочешь, до смерти хочешь, чего же ты боишься?» Моё сердце забилось ещё сильнее, и по всему телу побежал пот. Только этого не хватало. Сама того не зная, я всю свою жизнь ждала этого момента, а теперь, распутав столько узлов, пережив столько вещей, оставив позади тесные доспехи, в которые я упрятала своё тело когда-то в прошлом, теперь мне настолько повезло, что я встретила самого замечательного в мире мужчину, который плюс ко всему желал завладеть мною и вручить мне свою любовь. Почему я так боюсь? Фараг сделал меня свободной и с бесконечной нежностью ждал, пока я не порву со своей прежней жизнью. Когда он целовал меня, в его губах было твёрдое обещание, столь сильное ощущение страсти, что оно затягивало меня в неведомые мне места, как буря затягивает судно. Если я могу затеряться в его губах, как не затеряться в его теле?

В дверь трижды тихонько постучали.

— Заходи, — весело и взволнованно сказала я. — Осторожничать излишне. Если они захотят нас услышать, то услышат.

— И то правда, — смущённо согласился он, входя в комнату. — Я всё время забываю, что они читают наши мысли.

— Ну, прямо-таки!.. — ответила я, шагая к нему навстречу и обхватывая руками его шею. Фараг нервничал не менее меня, это было видно по глазам — они беспрерывно моргали, а голос его дрожал.

Он очень медленно поцеловал меня.

— Ты точно уверена, что хочешь, чтобы я остался? — растерянно спросил он. Куда девался Казанова?

— Конечно, я хочу, чтобы ты остался, — сказала я, снова целуя его. — Я хочу, чтобы ты остался со мной всю ночь. Все ночи.

Я утратила ощущение времени и утратила своё сердце, которое навсегда слилось с его. Я была не я, я перестала быть Оттавией Салина, которой была раньше, чтобы превратиться в нескончаемый сполох страсти и любви. Не помню, как я попала на кровать, потому что вкус его поцелуев был таким ярким, что мне показалось, что это вкус самой жизни, которая сосредоточилась для меня в губах Фарага Босвелла.

Проходила ночь, а я, соединившись с его телом, слившись кожей с его кожей в бесконечной вспышке вечности, превратившись в поток ощущений, которые, как приливы и отливы, переходили от самой нежной ласки до самого яростного безумия, открыла для себя, что то, что я делаю, не может быть тем ужасным, что по непонятной причине все религии клеймили многие века. Они с ума, что ли, сошли? Что плохого в том, чтобы понять, что полнота и совершенное счастье возможны в этом мире? Его сильное рослое тело стало всем, чего я желала. Я почувствовала, что перерождаюсь в кого-то нового и трепещущего, кто теперь всегда будет жадно ждать этих минут бесконечной любви и бесконечного безумия. Вначале неуверенность связала меня невидимыми узами, но потом, чувствуя, как струится у меня по коже пот и как бешено колотится моё сердце, я поняла, что в постели мы с Фарагом не одни, что вместе со мной, сковывая меня, двигались лживые табу и глупое лицемерие, в которых меня воспитали. Эта мысль быстро мелькнула у меня в голове, но значение её было велико. Нагая, я села на постели на колени и взглянула на Фарага, который с любопытством смотрел на меня, усталый и счастливый.