Последний из рода Грифичей - [68]

— Это ты на церковных харчах отъелся? Или с детства такой здоровый? — влез Антуан.

На что здоровяк оскалился в улыбке. Антуан же продолжил:

— Ну а за такие преступления у нас вешают. Настоятеля ударить, ишь чего удумал, да еще и насмерть, поди.

Рыжеволосый выдохнул, но продолжил говорить:

— Вот именно, что насмерть зашиб, но я ведь не специально. Он сам нас донимал, мол, ничего не делаем, хотя мы с раннего утра до вечера в храме на учении были, а через день после молитвы читали. А те, кто не читал, из сада не выходили, все работали, а сам он только и мог ходить и тыкать пальцем, что мы плохо работаем, и даже завтрак не заслужили.

— Ну вот как-то я забрел в погреб, где хранили вино, ну и не удержался, отведал. На беду, настоятелю взбрело в голову спуститься в погреб. Увидев меня, хлебающего вино, разорался, и давай меня бить библией по голове. Вы представляете, Библией по голове, святой книгой. Ну, я и отмахнулся от него и приложил, а он головой о бочку и ударился, вот я тогда и струхнул. Взял упавшую Библию из его рук и убежал. Я молитвами пытался замолить свой грех, — с грустью опустил голову Конор.

А после с какой-то детской не посредственностью добавил:

— Не хотел я, он первый начал.

— Значит, грамоте обучен? — спросил я, опуская руку с молотом вниз.

— А то как же. Я с детства при церкви, читать-писать умею, еще и в хоре пел, — ответил Конор.

Взглянув в его глаза, я видел, что он не убийца или какой-то недостойный человек. В его глазах было истинное раскаяние в случившемся.

Я убийц на своем веку повидал многих и мог по взгляду определить, врет мне человек или нет. В голове мелькнула идея взять его с собой, поскольку он читать и писать умеет, тем более может детей грамоте учить, а если что, так я его сдать могу в любое время церковникам. Решено, нужно брать его с собой.

— Пойдешь со мной? — спросил я здоровяка.

— Пойду, если будешь кормить и кроватью нормальной обеспечишь, а если еще и пару серебряников подкинешь и кружку вина нальешь, то я весь твой без остатка.

— По рукам, но учти, если вздумаешь шалить, вмиг очутишься тут же. И это в лучшем случае, — ухмыльнувшись, убирал я молот в проушину на поясе.

Закрыв двери темницы, мы спустились вниз, оставив ключи на ручке входной двери в башню. Антуан сел на перед повозки, Конор забрался внутрь, но в глубь, где сидели суккубки, не полез.

— Тут девка дохлая, и что-то волосатое шевелится, — вскрикнул Конор.

— Она не дохлая, она без сознания, а волосатое — это баран. Так что рот закрой, и чтобы ни звука от тебя не исходило, а то стража набежит, тогда нам всем конец, — прикрикнул я на рыжего.

Антуан дернул поводьями, и мы потихоньку поехали по узкой аллее в сторону конюшни. Приблизившись, я вытащил барана из повозки и занес его в конюшню, наказав конюхам беречь его как зеницу ока. Поскольку этот зверь принадлежит лично герцогу Линскому. Те покорно поклонились, не произнося ни слова.

Сев на перед повозки рядом с Антуаном, я сопроводил их до главных ворот, чтоб их так же не досматривали. Отъехав на сотню метров от ворот замка, попросил Антуана остановиться.

— Отвези троицу туда, где взял, а здоровяку ни слова пока ни о чем, — шепнул я на ухо Антуану. Тот в ответ кивнул.

Я заглянул в повозку, Конор в полусогнутом состоянии стоял над Виржинией.

— Я не могу так дальше ехать. Можно я сяду на перед? — спросил рыжеволосый.

— Разумеется, только смотрите, осторожней. Не попадитесь, — ответил я. И Конор вылез из повозки и сел к Антуану.

Сам же я вернулся в замок.

В длинном, широком и пустом коридоре были слышны шаги Роберта Линского, который все время ходил возле двери, за которой сидел его брат.

— Что-нибудь известно о состоянии графа Карла? — спросил я у напряженного Роберта.

— Нет, ничего, ждем, — ответил он мне.

В ожидании результата время тянулось, как резиновое. А ночью с Робертом мы не сомкнули глаз, ожидая развязки.

Пили вино, а герцог пытался вести со мной беседы и периодически скатывался на рассказы о своем детстве и их отношениях с Карлом.

И вот за окнами появились первые лучи солнца, пробивающиеся сквозь облака. Дверь комнаты открылась, и вышла Перрайн.

Глава 20

— Жить будет, но восстановление займет долгое время, — сообщила она нам, а после уставилась на меня своим пронзающим взглядом.

Я же промолчал, рядом был герцог, и посвящать его в авантюру с Виржинией не хотелось.

Не дождавшись от меня реакции, Перрайн продолжила:

— Ближе к вечеру приступим к лечению инквизитора, а пока мне нужно отдохнуть, давненько я так не уставала.

И она пошла в соседнюю комнату, которую приготовили специально для нее и остальных девушек. Дверь в спальню, где лежал Карл, она оставила открытой, дав понять этим, что можно войти. Как только Перрайн отошла от двери, Роберт, словно ураган, ворвался в комнату к брату. Я же в комнату к Карлу не стал проходить, а наблюдал через открытую дверь.

Граф лежал в постели, глаза его были закрыты, на щеках появился небольшой румянец, тогда как днем ранее лицо Карла было бледным. Роберт присел на кресло рядом с кроватью и взял руку брата. Глаза графа слегка приоткрылись, и на лице появилась слабая улыбка.