Последний из Бессмертных - [30]

Однако иных объяснений в голову не приходило.

Таманцев чувствовал – одним происшествием дело не окончится. Интуиция редко подводила галакткапитана, но сейчас вокруг каждого факта собиралось столько «если», что делать однозначные выводы он бы не взялся.

– Флора, скажи, а раньше появления чужих людей случались?

– Людей – нет. – Она прекрасно поняла, что подразумевает вопрос Ивана. – Были случаи, когда из леса приходили изменившиеся – потомки тех колонистов, что потеряли рассудок, превратившись в подобие зверей.

– Дети, сумевшие развиться самостоятельно, осознать себя?

– Приблизительно так, – кивнула Флора. – Они не умели разговаривать, но демонстрировали признаки интеллекта. К сожалению, я не могу рассказать тебе большего – мне было всего лет сорок, когда такое произошло в последний раз. Смутно помню то время.

Иван с нескрываемым интересом взглянул на нее.

– Извини, женщин не принято спрашивать о возрасте, но ты не оговорилась сейчас? Может, тебе было года четыре?

– Нет, не оговорилась. – Флора отреагировала спокойно. – Появление детей в колонии – большая редкость. Я одна из последних, родившихся тут, на Роке.

– И сколько тебе лет?

– Триста два года. – Она улыбнулась, просто и тепло, без кокетства. – Я понимаю, что могу показаться тебе наивной девчонкой… – Флора осеклась, заметив выражение лица Таманцева. – Подожди, я что-то не понимаю. Почему тебя шокировал мой возраст?

Иван попал в непростую ситуацию.

Что ответить? Сказать правду? Но как отреагирует она, если триста лет, в представлении обитателей Рока, – еще не зрелость?

Нет, врать не буду. В конце концов она должна понять, что долголетие жителей Рока, по-видимому, вызвано таинственными мутациями, а на остальных мирах Обитаемой Галактики срок жизни человека совершенно другой.

– Иван, что тебя так поразило в моих словах? – настойчиво переспросила Флора.

– Мне сейчас тридцать семь лет, – ответил Таманцев.

Она побледнела, потом ее щеки почему-то залил румянец.

– Ты ребенок?!

– Нет. По меркам своего мира, я взрослый мужчина. Или тебе никто не говорил, сколько лет жили наши предки на планете Земля?

– Нет. Я никогда не спрашивала об этом…

– Сто – сто пятьдесят лет. Сейчас срок жизни в развитых мирах постепенно поднимается до двухсотлетней планки. Но названная мной цифра – уже глубокая старость.

– Не понимаю… – Лицо Флоры отражало растерянность. – Что такое старость?

Иван заставил себя успокоиться, подкинул веток в почти погасший костер и произнес:

– Сейчас попробую объяснить.

* * *

Они разговаривали почти до утра.

Только с бледными сумерками наступающего рассвета Флора, обессиленная борьбой с полученными травмами, уснула, доверчиво прижавшись к Ивану, тепло костра и тепло его души согревали ее, позволяя уснуть глубоко, безмятежно.

Таманцев сидел, прислонившись спиной к стволу поваленного дерева, смотрел на бледные краски занимающегося рассвета, но в его душе не было покоя. Если для Флоры его рассказ об иных мирах, населенных людьми, звучал как приятное, ошеломляющее откровение, то ее слова вызывали у Ивана иную реакцию: планетная цивилизация Рока, к которой теперь принадлежал и он, несла в себе угрозу остальному человечеству.

Трудно представить, что произойдет, если существующие тут мутагенные факторы распространятся на иные населенные миры.

Он еще не знал, как станет действовать, но уже чувствовал тяжкий груз ответственности, навалившийся на его плечи.

Многое казалось непонятным, почти фантастичным, взять, к примеру, Флору – она явно не относилась к легкомысленным натурам, но почему их взаимная приязнь проявилась с первых же минут, позволив сделать первый контакт доверительно-спокойным, несмотря на прозвучавшие острые откровения?

Он внимал своим чувствам, слушал ее ровное дыхание, еще не до конца осознав, что среди людей, населяющих Рок, существует особый, безошибочный критерий оценки – почти все они умели воспринимать ментальный настрой собеседника, и для Флоры встреча с Иваном стала не только спасением от гибели, но и настоящим чудом, которого не ждала ее душа.

Тот, кто хорошо знал Шодан, был бы сейчас удивлен, заметив легкую, едва уловимую улыбку, скользящую по ее губам, – она улыбалась во сне, – та самая холодная, желанная для многих, но презрительно недоступная Флора, рано познавшая циничные развлечения, которыми жил город.

Она привыкла к холоду смертной скуки, к серости будней, к маскам, неумело скрывающим под собой истинную сущность окружающих, а тут… она впервые почувствовала настоящее человеческое тепло, открытое, щедрое, пусть суровое, но такое манящее, словно она вдруг стала мотыльком, но свет свечи не обжег ее, а согрел…

«Он Настоящий. Именно так, с большой буквы», – думала она, засыпая, чувствуя, что жива, и в ее жизни теперь многое изменится… к лучшему, как робко надеялась непреклонная Шодан.

* * *

Проснувшись, Флора несколько минут смотрела в лазурь полуденных небес, пока легкое беспокойство не закралось в душу: она ощущала Ивана, но как-то далеко, смутно…

Не хотелось возвращаться в реальность, терять ласковый свет небес, безмятежность пробуждения, но машинальные привычки мгновенно взяли свое, она рывком села, огляделась по сторонам и, только заметив Таманцева, облегченно вздохнула.