Последний инка - [54]

Проходит двести с лишним лет, и в этом убеждается весь Новый Свет.

Часть IV ТУПАК-АМАРУ ВОСКРЕСАЕТ

«ВСЕ ИДЕТ К ГИБЕЛИ»

С 1775 года в Лиме сидел вице-король Мануэль де Гириор, человек мягкого нрава. И в помощь ему послан был искуснейший выжиматель соков Хосе-Антонио-де-Арече.

Испанская корона вела себя как жадная и неугомонная старуха из сказки о золотой рыбке. Сколько ни высасывали соки из Перу, слуги его величества считали, что насосано мало, и в 70-х годах XVIII века, когда Испания втянулась в разорительную войну с Англией, пресс решили завинтить до отказа. Арече прибыл в Перу и, засучив кружевные рукава, принялся за дело.

Арече был опытным колонизатором, и он вскоре убедился, что в стране назревает гроза. В одном из своих писем он признавался, что «Перу… это язва на теле Америки, и все идет здесь к скорой гибели, и трагический конец, безусловно, не за горами, если в ближайшее время не удастся найти действенный выход».

Выход, разумеется, был. Если бы страна сбросила двухвековое чужеземное иго, если бы сам Арече убрался восвояси, тогда перуанский народ вздохнул бы спокойно. Но, разумеется, такой выход совершенно не устраивал ни Арече, ни его мадридских шефов. И, махнув на все рукой, Арече принялся выколачивать подати и обирать и без того обобранных до нитки индейцев. И не только индейцев. Глубочайшая пропасть разделяла чистокровных испанцев и креолов – перуанцев испанского происхождения. Креолы и в Мадриде, и при вице-королевском дворе в Лиме считались людьми второго сорта. Им закрыта была дорога к высшим должностям, им запрещалось ткать хлопчатую пряжу, плавить металлы, дубить кожу, строить корабли.

Перу – так считали испанские власти – это кладовая несметных сокровищ. Кладовая, и только. Всякий, кто хочет превратить ее в мастерскую, – враг Испании.

Креолы слезно просили Арече не душить их тяжкими податями. Арече отверг эти «наглые требования».

В Мадриде ликовали. Подумать только, этот тюфяк Гириор выжимал из Перу три миллиона песо, а Арече сразу же дал его величеству целых пять миллионов! Но эти лишние два миллиона были той последней каплей, которая переполняет чашу.

Пламя почти всегда разгорается из искры. Искрой, которая вызвала великий всеперуанский пожар, было восстание в селении Тунгасука, вспыхнувшее в начале ноября 1780 года.

Селение это лежало в одной из теплых долин, в двух-трех днях пути от Куско. Касиком (старостой) в Тунгасуке был Хосе-Габри-ель Кондорканки, сын индейца Мигеля Тупака-Амару Кондорканки и испанки Кармен-Росы Нагера-и-Валенсуэлы.

Хосе-Габриель родился в марте 1741 года. Он был потомком несчастного инки Тупака-Амару. Прапрапрабабку Хосе-Габриеля, дочь Тупака-Амару, Лойола (Франсиско де Толедо назначил его «опекуном» детей инки) выдал замуж за крещеного индейского вождя Кондорканки.

В перуанском вице-королевстве потомки инков пользовались известными привилегиями. Им разрешалось учить своих детей «испанским» наукам, их нельзя было гноить на принудительных работах, им дозволялось заниматься торговлей и ремеслом.

Хосе-Габриель воспитывался у монахов в коллегии Сан-Фран-сиско-де-Борха в Куско. Юноша был талантлив. Ему разрешили поступить в университет святого Марка в Лиме.

Было это примерно в 1760 году, когда в Европе властителями дум были Вольтер и Руссо, когда в Париже печаталась знаменитая «Энциклопедия» вольнодумцев, а иезуитов гнали и преследовали.

Но Лима и Куско отстали от Парижа и Лондона на целое столетие.

Казалось, испанская Америка живет в XVI веке, и это жуткое ощущение испытывали многие европейские путешественники, которых судьба забрасывала в Новый Свет.

В университете святого Марка жевали средневековую жвачку. Богословие, право, философия, риторика – вот те четыре кита, на которых держался этот заповедник схоластики и скуки.

Имя Вольтера приводило в содрогание старцев, вскормленных на богословских трактатах. Физика, математика, естественные науки внушали страшные подозрения, и в этом убежище святого Марка немало «светлых» умов твердо были убеждены, что Солнце ходит вокруг Земли.

Но все же живительные ветры прорывались через Анды, и на тайных сходках местные вольтерьянцы поносили католического бога и церковную науку. Кое-кто поговаривал даже о правах человека, о равенстве и свободе. Конечно, такие речи произносились с оглядкой на святую инквизицию. Ее очистительные костры горели совсем рядом со святым Марком, хотя, справедливости ради, надо сказать, что еретиков и вольнодумцев в 1760 году жгли куда реже, чем сто лет назад.

Хосе-Габриель без труда освоил ветхую университетскую премудрость. Но по недосмотру своих наставников он добрался и до крамольных женевских, парижских и амстердамских изданий. И, кроме того, с головой погрузился в историю. Не в ту историю, которая воспевала подвиги испанских конкистадоров и доблесть маркиза Писарро. Его интересовало доиспанское прошлое родной страны. Славное прошлое тауантинсуйской империи, могущественного царства, которое объединило все андийские земли и создало великую культуру, растоптанную бандой чужеземных захватчиков.

Испанские чиновники и попы немало потрудились, чтобы вытравить из памяти перуанцев все, что связывало их с этим далеким тауантинсуйским прошлым. Древние храмы стали католическими церквами, развалины древних дворцов поросли сорной травой, позабыты были старинные предания и песни, на языке рума-сими издавались лишь книги псалмов и христианских молитв.