Последний император - [66]

Для меня это было значительно ценнее, чем пожертвования по восемь — десять юаней.

Наибольшую сумму я пожертвовал в связи с землетрясением в Японии в сентябре двенадцатого года республики (1923 год) — катастрофой, потрясшей весь мир. Я хотел, чтобы повсюду узнали о благородстве императора Сюаньтуна, и решил пожертвовать в помощь пострадавшим большую сумму денег. Мой наставник Чэнь смотрел еще дальше. Похвалив за "широту милости императора, гуманность и благородство небесного сердца", он сказал мне: "Отклики на этот поступок наверняка еще последуют". Позднее из-за затруднений с наличными деньгами были посланы антикварные изделия, картины и драгоценности на сумму 300 тысяч американских долларов. Японский посланник Ёсидзава явился с делегацией от японского парламента, чтобы выразить мне свою благодарность. Атмосфера возбуждения, царившая во дворце, напоминала посещение иностранными посланниками моей свадебной церемонии.

Мое поведение в то время стало еще более неуравновешенным, и я натворил немало глупостей. С одной стороны, например, я осуждал Департамент двора за слишком большие расходы, с другой — сам транжирил деньги, не зная границ. Однажды в одном из западных иллюстрированных журналов я увидел фотографию европейской овчарки и велел Департаменту двора выписать мне такую же из-за границы. Там же была заказана даже пища для собаки. Когда она болела, я приглашал ветеринара, и денег на это шло гораздо больше, чем на лечение больного человека. В Пекинской полицейской школе служил ветеринар по фамилии Цян. Он всячески пытался понравиться мне, давая советы, как следует выращивать собак; он сразу получил в награду браслет из зеленой яшмы, золотое кольцо, табакерку — всего десять драгоценных предметов. Иногда, когда я вычитывал из газет что-нибудь любопытное, например, что четырехлетний мальчик может читать Мэн-цзы или что кто-то обнаружил диковинного паука, я тотчас же приглашал этих людей во дворец и, конечно, награждал их деньгами. Однажды мне очень понравились маленькие красивые камушки, и кто-то немедленно купил и прислал мне точно такие же. Я щедро отблагодарил этого человека.

Я велел Департаменту двора уменьшить количество служащих. Число работников различных отделов было сокращено с семисот до трехсот человек. Из двухсот поваров императорской кухни осталось лишь тридцать семь. В то же время я приказал организовать специальную кухню для приготовления европейской пищи. Расходы обеих кухонь составляли свыше 1 300 юаней в месяц. Мои ежегодные расходы, по явно заниженным данным Департамента двора, за год до моей женитьбы (десятый год республики) составляли 870 597 лянов серебра. В эту сумму входили и затраты на "милостивые награды". Деньги на пищу и одежду, а также расходы различных отделов Департамента двора сюда не включались.

Такая жизнь продолжалась до 5 ноября тринадцатого года республики (1924 год), когда национальная армия Фэн Юйсяна изгнала меня из Запретного города.

В сентябре того года битвой при Чаояне началась вторая война между чжилийской и фэнтяньской группировками. Вначале чжилийская армия У Пэйфу одерживала верх. В октябре, когда отряды У Пэйфу начали генеральное наступление на Шаньхайгуань против фэнтяньской армии Чжан Цзолиня, Фэн Юйсян, находившийся в подчинении У Пэйфу, внезапно предал его и вернулся со своими войсками в Пекин, послав телеграмму о прекращении военных действий. При совместных действиях Фэн Юйсяна и Чжан Цзолиня войска У Пэйфу на Шаньхайгуаньском фронте были разбиты, а сам он бежал в Лоян. Позднее У Пэйфу не смог удержаться в Хэнани, отступил с остатками войск к Юэчжоу и вернулся лишь два года спустя, объединившись с Сунь Чуаньфаном. До того как пришли известия о поражении войск У Пэйфу под Шаньхайгуанем, захватившая Пекин национальная армия Фэн Юйсяна посадила Цао Куня (президента республики, купившего на выборах голоса) под домашний арест, а вслед за этим распустила продажный парламент; кабинет Янь Хуэйцина подал в отставку. Хуан Фу при поддержке национальной армии образовал временный кабинет [47].

Когда весть о перевороте достигла дворца, я сразу же почувствовал всю опасность ситуации. Дворцовая охрана была обезоружена национальной армией Фэн Юйсяна и выведена из Пекина. Солдаты национальной армии заняли их казармы и посты около ворот Шэньумэнь. Из императорского сада я наблюдал в бинокль за горой Цзиншань рядом с дворцом и видел, что она кишела солдатами, одетыми в форму, отличную от одежды дворцовой охраны. Департамент двора послал людей с подношением чая и кушаний, и их приняли. В поведении солдат не находили ничего необычного, однако никто в Запретном городе не был спокоен. Мы все еще помнили, как Фэн Юйсян присоединился к армии защиты республики, когда Чжан Сюнь пытался реставрировать монархию. Если бы не Дуань Цижуй, который срочно вывел его отряды из Пекина, Фэн Юйсян наверняка ворвался бы в Запретный город. После прихода Дуань Цижуя к власти Фэн Юйсян и некоторые другие генералы посылали телеграммы с требованием изгнать малый двор из Запретного города. Памятуя о прошлых событиях, мы восприняли переворот и перемещение дворцовой охраны как дурное предзнаменование. Затем мы узнали, что из тюрем выпущены политические заключенные. Стали поговаривать об активизации какой-то партии экстремистов. Наука, которую мне преподали Чэнь Баошэнь и Джонстон относительно экстремистов и террористов, возымела действие — ведь они жаждали убийства каждого представителя знати. Я просил Джонстона пойти в Посольский квартал, узнать последние новости, а также похлопотать о месте, где бы я мог найти себе убежище.