Последний год жизни Пушкина - [203]

П. А. Вяземский. Биографическое и литературное

известие о Пушкине.

Разбор бумаг Пушкина. Имущественные дела семьи

68 [688]

Милостивый государь Александр Христофорович,

Имею честь препроводить к вашему сиятельству требуемое вами письмо. Повторяю покорнейшую просьбу мою о разрешении подписки на «Сочинения Пушкина» и на «Современник». Единственная цель моего желания поспешить публикацией есть та, чтобы воспользоваться тем живым чувством, которое пробуждено в сердце каждого русского к памяти Пушкина, и собрать большую подписку в пользу его детей.

С совершенным почтением честь имею

быть вашего сиятельства

покорнейший слуга Жуковский.

В. А. Жуковский — А. X. Бенкендорфу.

3 февраля 1837. Петербург.

69 [689]

Милостивый государь граф Александр Христофорович!

В будущее воскресенье 7-го февраля полагаю приступить вместе с генералом Дубельтом к разбору бумаг, оставшихся в кабинете Пушкина. Но предварительно полагаю обязанностию известить ваше сиятельство о следующем. Когда Е. И. В-у было угодно призвать меня к себе и возложить на меня этот разбор, я представил на Высочайшее благоусмотрение государя, что полагаю:

1-е. Бумаги, кои по своему содержанию могут быть во вред памяти Пушкина, сжечь.

2-е. Письма от посторонних лиц, к нему писанные, возвратить тем, кои к нему их писали.

3-е. Оставшиеся сочинения как самого Пушкина, так и те кои были ему доставлены для помещения в Современнике и другие такого же рода бумаги, сохранить.

4-е. Бумаги, взятые из государственного архива и другие казенные, возвратить по принадлежности.

При сем имею честь известить ваше сиятельство, что супруга покойного просила меня собрать все письма и записки, ею писанные к мужу, и возвратить ей. Полагаю, что этих писем рассматривать не следует.

Благоволите, милостивый государь, испросить разрешения от Е. И. В-а, будет ли ему угодно, чтобы и теперь, когда я буду рассматривать бумаги Пушкина вместе с генералом Дубельтом, следовал я тому же расположению, о котором было уже мною лично представлено государю императору и на которое Е. В-у благоугодно было согласиться.

С совершенным почтением честь имею быть Вашего сиятельства покорнейший слуга

Жуковский.

В. А. Жуковский — А. X. Бенкендорфу.

5 февраля 1837. Петербург.

70 [690]

Милостивый государь

граф Александр Христофорович.

Генерал Дубельт сообщил мне желание вашего сиятельства, чтобы бумаги Пушкина рассматривались бы мною и им в вашем кабинете. Если на нем выражается воля государя императора, повинуюсь беспрекословно. Если это только одно собственное желание вашего сиятельства, то я так же готов исполнить его; но позволю себе сделать одно замечание: я имею другие занятия и для меня было бы гораздо удобнее рассматривать бумаги Пушкина у себя, нежели в другом месте. В. С. можете быть уверены, что и к этим бумагам однако не прикоснусь: (впрочем это нрзб.). Они будут самим генералом Дубельтом со стола в кабинете Пушкина положены в сундук; этот сундук будет перевезен его же чиновником ко мне, запечатанный его и моею печатью. Эти печати будут сниматься при начале каждого разбора и будут налагаемы снова самим генералом всякий раз, как скоро генералу будет нужно удалиться. Следовательно, за верность их сохранения ручаться можно. С таким распоряжением, время нужное мне на другие занятия, сохранится.

Прошу ваше сиятельство сделать мне честь уведомить меня, может ли быть принято мое предложение?

В. А. Жуковский — А. X. Бенкендорфу.

5 февраля 1837. (Черновое)

71 [691]

Милостивый государь

Василий Андреевич!

Получив два письма вашего превосходительства от 5 числа с. м., я имел счастье повергать оные на высочайшее благоусмотрение — и поспешаю иметь честь ответствовать.

Бумаги, могущие повредить памяти Пушкина, должны быть доставлены ко мне для моего прочтения. Мера сия принимается отнюдь не в намерении вредить покойному в каком бы то ни было случае, но единственно по весьма справедливой необходимости, чтобы ничего не было скрыто от наблюдения правительства, бдительность коего должна быть обращена на все возможные предметы. По прочтении этих бумаг, ежели таковые найдутся, они будут немедленно преданы огню в вашем присутствии.

По той же причине все письма посторонних лиц, к нему писанные, будут, как вы изволите предполагать, возвращены тем, кои к нему их писали, не иначе, как после моего прочтения.

Предложение вашего превосходительства относительно оставшихся сочинений, как самого Пушкина, так и тех, кои были ему доставлены для помещения в Современнике, и другие такого рода бумаги, — будет исполнено с точностию, но также после предварительного их рассмотрения, дабы можно было сделать разбор, которые из них могут быть допущены к печати, которые возвратить к сочинителям и которые истребить совершенно.

Бумаги, взятые из государственного архива, и другие казенные, должны быть возвращены по принадлежности и, дабы иметь верное сведение об оных, я вместе с сим отнесся к г-ну вице-канцлеру графу Нессельроде.

Письма вдовы покойного будут немедленно возвращены ей, без подробного оных прочтения, но только с наблюдением о точности ее почерка.

Наконец приемлю честь сообщить вашему превосходительству, что предложение рассматривать бумаги Пушкина в моем кабинете было сделано мною до получения второго письма вашего, и единственно в том предположении, дабы, с одной стороны, отклонить наималейшее беспокойство от госпожи Пушкиной, с другой же, дать некоторую благовидность, что бумаги рассматриваются в таком месте, где и нечаянная утрата оных не может быть предполагаема. Но как по другим занятиям вашим вы изволите находить эту меру для вас затруднительною, то для большего доказательства моей совершенной к вам доверенности, я приказал генерал-майору Дубельту, чтобы все бумаги Пушкина рассмотрены были в покоях вашего превосходительства. <…>