Последний дракон - [77]

— Послушай-ка, малец! — сказал Обайн. — Ты что, отвык переставлять ноги?

По сравнению с уличной толкотней и сутолокой за дверью в лазарете было по-настоящему тихо и пустынно. Там были расставлены ряды кроватей, но хворых и раненых было еще не так уж много, чтобы их заполнить. В конце одного ряда лежал Каллан. А возле него сидела мама и держала его руку в своей.

Думаю, она слышала, что мы идем. И думаю, она хотела, чтобы я увидел, как она держит руку Каллана… Но, увидев, что я едва передвигаю ноги, она отпустила его руку и встала.

— Давин!

— Ничего страшного, — сказал я, хотя знал, от нее не скрыть ничего — ни лихорадку, ни воспаление… — Я просто подвернул ногу.

— И руку, — добавила Роза. — И он потеет, как боров. Да, прости меня, Давин, но ты в самом деле потеешь.

— Положи его вон туда!

Они с трудом дотащили меня до кровати как раз напротив Каллана. Мама, стоя у изножья, разглядывала меня.

— Роза, принеси немного теплой воды! Повязки и ветошь! И погляди, не найдется ли какой-нибудь одежды, эта уже никогда не станет рубашкой. Где больше всего болит?

Я был почти благодарен за то, что был изувечен. Это означало, что мне не придется немедленно говорить о Дине и Нико. Я знал, что этому перемирию не быть вечным, но даже краткая отсрочка была спасением.

— Что-то неладно с лодыжкой, — сказал я. — Еще у меня… царапина на руке, которая сама собой воспалилась.

Я не сказал, откуда у меня эта царапина.

Она кивнула:

— Посмотрим!

Потом сорвала остатки носка Обайна с ноги. Роза не удержалась и охнула, и что уж тут скажешь, это неудивительно. Нога так распухла, что на нее было страшно смотреть.

— Что ты сделал со своей ногой? — спросила мать.

— Они заковали меня, — ответил я. — А еще был дракон, который играл со мной в мяч.

— Ох, Давин… — проговорила Роза недоверчиво.

— Коли не верите, спросите Дракана, — сказал я. — Он стоял там и науськивал дракона.

— Так вот откуда запах, — сказала мама.

— Значит, так пахнут драконы? — спросила Роза.

— Приблизительно, — ответила мама.

Она осматривала мою лодыжку, нажимала на нее, и мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не захныкать.

— Вывих! — сказала она. — Когда это случилось?

Я вспомнил с трудом: дни перемешались у меня в памяти.

— Четыре дня тому назад. Примерно!

Так я думал.

— Тогда будет нелегко! — Она повысила голос. — Аллин!

Мама и Роза были единственными, кто называл Пороховую Гузку его настоящим именем.

Ну и обрадовался же я, увидев его веснушчатую рожу, когда он ворвался в лазарет.

— Давин! — воскликнул он. — Ты прибыл сюда вместе с Лакланами? — А потом, не ожидая ответа, сказал: — фу, какая вонь!

— Спасибо! — поблагодарил я. — Ты и сам-то не больно чистый!

Потому что на щеках у него была черная полоса от сажи, а руки были такие, будто он смазал их гусиным жиром и окунул в золу, как делали принцы в сказках, когда им приходилось переодеваться в нищих.

Он ухмыльнулся.

— Я занимаюсь одним дельцем вместе с Местером Маунусом, — сказал он. — Ты только погоди! Слух об этом разнесется…

Слова эти прозвучали зловеще, когда их произносил Пороховая Гузка. Что ни говори, прозвище свое он получил не зря.

Мама глянула неодобрительно на его руки.

— Постарайся ничего здесь не трогать, — сказала она. — И вот что, Аллин, мне нужен сильный парень.

Пороховая Гузка гордо выпрямился.

— Готов служить! — сказал он и отбросил рукой волосы. От этого черная полоса стала еще гуще.

Я увидел, что мать сдержала улыбку.

— Такой, чтоб чуточку сильнее, Аллин! — сказала она. — Кого мы знаем?

Пороховая Гузка словно бы поник, сжался, будто воздушный шар, который проткнули. Он покосился на Розу, и я понял: он хочет посмотреть, не смеется ли она над ним. Он питал слабость к Розе, и не только потому, что она хорошо стряпала. Хотя если ты Пороховая Гузка, это кое-что значит…

— Киллиан неплох, — сказал он. — Каллан сильнее, но… — Он покосился на кровать, где лежал Каллан. Глаза Каллана были закрыты, и мне кажется, он спал.

— Тогда приведи Киллиана, — только и сказала мать. — И еще, Аллин…

— Да?

— Вымой руки, прежде чем вернешься обратно, ладно? Там, где хворые и раненые, должно быть чисто.

— Ладно! — ответил он и умчался.

Я лежал, завидуя паре его здоровых ног.

Немного погодя явился Киллиан Кенси. Быть может, Пороховая Гузка предупредил его; во всяком случае как руки, так и лицо Киллиана были значительно чище, чем обычно…

— Пороховая Гузка сказал — вам нужна подмога?

Мама кивнула:

— У Давина вывих лодыжки. Мне нужен кто-нибудь, чтобы вправить ее, а у меня сил не хватит.

Ой! Ой и снова — ой! Эти слова прозвучали просто ужасающе.

— Ты уверена? — спросил я, хотя понимал, что это глупо. — Может, не вывих, а только растяжение?

— Давин! Вывих! И коли тебе хочется нормально ходить, Киллиан поможет вправить его.

О, если бы сейчас глоток драконьей крови! Большой глоток! Но я не мог вытащить фляжку так, чтобы ее никто не видел. А что бы подумали мама и Роза, если б они узнали, что в этой фляжке.

Тогда пусть уж меня лучше медленно ломают огромные лапищи Киллиана.

Так примерно это и получилось. Гордиться мне было нечем. Я орал, как девчонка. Я так громко кричал, что Каллан проснулся. Я заметил, когда лодыжку вправили, поставили на место. Это было даже слышно. И почти в тот же миг, так быстро, что казалось, будто кто-то взмахнул волшебной палочкой, — почти в тот же миг боль утихла. Болезненность, да, осталась. Но вовсе не то нелепое: я-почти-не-могу-выдержать-эту-боль.