Последний день СССР. Свидетельство очевидца. Воспоминания помощника президента Советского Союза - [6]

К началу 80-х СССР представлял собой государство, обанкротившееся идеологически и разоренное геополитическими амбициями режима, намеренного поддерживать статус сверхдержавы любой ценой, не считаясь с реальными возможностями и тем, что такая гонка подрывала интересы безопасности страны.

Исторический спор между капитализмом и социализмом был проигран до Горбачева. Подводя его итоги еще в начале 70-х годов, лидер итальянских коммунистов Энрико Берлингуэр констатировал, что «освободительный импульс», который придала России и всему миру русская революция 1917 года, уже давно выветрился.

Брежневская когорта не могла одержать верх в состязании с империализмом, а выйти из противоборства, в котором мирное существование объявлялось формой классовой борьбы, не хотела или не сумела. Зато она выиграла гонку со временем: никто из советских вождей «брежневского призыва» при жизни из власти не вышел.

Износившийся режим, паразитировавший на теле огромной страны, пытался всеми силами удержать ее в состоянии летаргического сна. Перед лицом стремительного углубления внутреннего кризиса, усугублявшегося безответственным поведением одряхлевших коммунистических вождей на мировой арене, миллионы советских людей могли лишь бессильно наблюдать за этим унизительным спектаклем. Жалкое зрелище ежегодных похорон руководителей воспринималось как отпевание системы. Но дело было не только в чувстве национального стыда, на который была обречена вся страна и общество.

Страна заждалась перемен. Об их необходимости уже шептались не только диссиденты на кухнях. Об этом пел Высоцкий, мечтала вслух интеллигенция, улица перемывала кости вождям в анекдотах. «Мы ждем перемен!» — во весь голос подпевали Виктору Цою тысячи слушателей на его концертах. Даже номенклатура, наблюдая процесс дискредитации режима, начинала все откровеннее фрондировать за спиной партийной верхушки. «Так жить нельзя», не дожидаясь фильма Станислава Говорухина, твердили в кулуарах друг другу республиканские и областные партийные секретари, отговорив свои официальные речи с трибун пленумов и съездов.

Сигналы о неблагополучном, если не взрывоопасном положении в стране и ее разных регионах должны были доходить и до верхов, но неизменно гасли в комфорте летаргического сна, в котором предпочитало пребывать ее руководство. Наиболее ответственные политики из числа местных руководителей, вынужденные закрывать брешь между парадным фасадом и удручающей реальностью повседневной жизни граждан страны (и все чаще принимать доставляемые по ночам на их территории гробы из Афганистана), понимали, что страна подошла к кромке кризиса, если не взрыва. Но всем им оставалось дожидаться, пока биологические часы качнут замерший политический маятник.

Даже наиболее информированный многолетний председатель КГБ Ю. В. Андропов, который тоже «хотел перемен» на свой лад, должен был дождаться «звездного часа» практически перед смертью для того, чтобы, сменив Брежнева, начать задавать вслух риторические вопросы о состоянии страны и разумности избранного пути. В это же время он исподволь готовил эшелон преемников, которые должны были заменить вымиравшее поколение, прошедшее сталинскую школу.

В воздухе повеяло будущей перестройкой, хотя само это слово еще не родилось, ее проект и программа не были сформулированы и имя того, кто ее возглавит и начнет осуществлять, было неизвестно никому, включая его самого.

Чтобы обновить кровь, застоявшуюся в номеклатурной и развращенной в брежневские годы коррупцией Москве, Андропов призвал из провинции новые фигуры — Н. И. Рыжкова, Е. К. Лигачева. Но выбор главного наследника пал на приглянувшегося ему молодого ставропольского секретаря крайкома Михаила Горбачева, на которого он недвусмысленно указал пальцем в своем предсмертном послании к Политбюро. Разумеется, главный чекист страны, посвятивший в значительной степени свои годы на Лубянке выявлению и преследованию диссидентов, не мог вообразить, что он советует вручить ключи от советского режима тому, кто станет его могильщиком.

Наследник

Скоропалительная смерть Черненко сорвала планы остальных кремлевских долгожителей выторговать для себя и своих детей хотя бы еще несколько лет безмятежного пребывания во власти. После этого помешать приходу Горбачева на пост генсека уже ничто не могло. В его пользу говорили не только возраст, позволявший надеяться, что сезонные похороны на Красной площади прекратятся, но и посмертная рекомендация Андропова, которая должна была нейтрализовать возможные сомнения со стороны «органов».

Молодой и энергичный аппаратчик на этом посту олицетворял долгожданную смену поколений и был призван придать новые силы «уставшему режиму» и, таким образом, продлить жизнь и вернуть авторитет пораженной склерозом системе. В его пользу говорила его безупречно-плакатная анкета кандидата на должность главы коммунистического режима: рабоче-крестянское происхождение, отличная учеба в школе, орден за трудовые заслуги, престижный университетский диплом и, наконец, яркая комсомольско-партийная карьера. Как говорится, чего ж вам боле?