Последний день Славена. Том 2 - [62]

– Значит, совсем плохи дела нашего княжества, – сделал вывод Бравлин.

– Русалко, коня мне… – распорядился Гостомысл.

Но коня княжичу уже подвел Телепень. И княжич прямо с крыльца сел в седло, не взлетел в седло, как он это делал, будучи здоровым, с земли, а просто сел, бросил приглашающий взгляд на князя Бравлина, и поехал к горящему возле шалаша небольшому костру, предоставив своим воям возможность позаботиться о погребении своего несостоявшегося убийцы.

Тем временем Русалко дал знак, сидящий неподалеку в седле стрелец протрубил в берестяной рожок, и две полусотни стрельцов выехали из леса, стали стягиваться к избушке. Но тут Телепень поднял руку, призывая всех к тишине. И сам прислушался.

– Опять кто-то едет. Много воев. И это – франки. Теперь я точно говорю, это франки. Звон доспеха совсем другой. Кольчуга шелестит, а броня звенит.

Русалко сделал еще один знак, и стрельцы вернулись на свою недавнюю позицию. А вои-вагры, прибывшие со своим князем, частично спешившись, выставили щиты, и встали плотным строем, ощетинились копьями. За их спинами встали готовые к бою конные дружинники.

Граф Оливье подъехал ближе к крыльцу, и обратился к Русалко.

– Не бойтесь. Пока я здесь, среди вас, никто не посмеет на вас напасть.

– Не обижай нас, граф, своим отношением. Мы не боимся франков. Мои стрельцы только сегодня уничтожили несколько сотен твоих рыцарей у реки. И уничтожат еще несколько сотен, если кто-то проявит к нам враждебность.

– Сотня уничтожила несколько сотен! – усмехнулся с недоверием Оливье.

– Будь уверен, граф, и я готов отвечать за свои слова… Не только ты с маркграфом Хроутландом умеешь драться с численно превосходящим противником. Мы с таким часто сталкивались. Только мы всегда остались невредимыми, и даже в плен ни разу не попали. И на длину копья к себе никого не подпускали, не говоря уже про мечной удар. В этом и твои соотечественники уже имели возможность убедиться.

Должно быть, Оливье было неприятно слышать такие речи. Если бы речь сотника стрельцов касалась его одного, граф не удостоил бы такое высказывание вниманием. Кто такой этот говоривший – просто молодой славянский сотник. Даже не рыцарь. Но, в данном случае, речь зашла и о королевском племяннике маркграфе Хроутланде. И это Оливье задевало больно.

– Что-то я не видел такого значительного перевеса на нашей стороне во время сражения. И вашей особой доблести не заметил.

– А твой засадный полк на нашем правом фланге? Или ты совсем забыл про него? Мы уничтожили его до того, как рыцари смогли доскакать до нас. Это было похоже на бой у переправы, когда мы перебили франкских рыцарей. И сейчас, если франки поднимут оружие, их ждет такая же участь.

В словах сотника была правда, а не хвастовство, и граф Оливье, как человек всегда стремящийся быть справедливым, признал это. Он не знал, что случилось с его засадным полком, но знал, что произошло у переправы. Стрельцы там показали свою силу. Тем не менее, уступать этому славянину не хотелось.

– Но ты же не вагр. Здесь воюют вагры и франки. Что тебе до этой войны? – все же спросил Оливье, вообще посчитавший, что словесная перепалка с простым сотником просто унижает его, и перестав спорить. Сильнейшего всегда определяют не слова, а настоящий кровавый бой.

– Здесь находится мой княжич. Это первое и главное. И его мы будем защищать всегда и от всех, сколько бы врагов перед нами ни было, – сказал Русалко. – Здесь же находится наш друг князь Бравлин, оказавший нам гостеприимство. Если тебя кто-то примет в своем доме, граф, и окажет тебе помощь, когда ты в бедственном положении, а на дом внезапно нападут враги… Разве ты не будешь защищать хозяина этого дома?

– Ты прав, сотник. Твое понимание ситуации достойно уважения, а мой вопрос неуместен и попросту лишен корректности. Но я еще раз повторяю, что при мне ни один полк не посмеет напасть на вас. Я имею в королевской армии соответствующий авторитет. Я – пэр королевства франков, член большого и малого королевских советов. И король Карл всегда относится ко мне с большой любовью.

Русалко и не собирался возражать против этого. Но у него были свои привычки.

– Я верю твоему слову и твоему авторитету, граф Оливье. Я не ровня тебе, И мои слова для тебя значат, наверное, мало, но хочу сказать, что уважаю честных и благородных врагов не меньше, чем друзей. Однако все же предпочту позаботиться о безопасности князя и княжича сам. Это мое дело, которое мне поручили, и я его обязан выполнять с полной ответственностью. Не прими мои действия за недоверие к твоему слову. Это просто моя обязанность.

Граф Оливье только пожал плечами. Обязанность всегда есть обязанность.

Между тем князь Бравлин помог спуститься с седла еще слабому физически княжичу Гостомыслу, и они присели рядом на стволе упавшего дерева по другую сторону костра. Бравлин протянул руки к огню, и пошевелил пальцами, согревая их в это не самое теплое утро. Обоим им было видно приготовления к бою, что произвели вои перед избушкой жалтонеса Рунальда, но ни тот, ни другой не поспешили к строю хотя бы для того, чтобы узнать, чем эти приготовления вызваны. Видимо, разговор они начали до того, как добрались до костра, разговор был достаточно серьезным, и они не желали прерывать его, и отвлекаться на что-то приходящее со стороны. По крайней мере, отвлекаться до последнего момента, когда их присутствие станет необходимостью. И только три десятка конных воев-вагров отделилось от общего строя по распоряжению сотника Зарубы, и встали позади князя и княжича на расстоянии тридцати шагов, чтобы и тихий разговор не слышать, и загородить собой Бравлина и Гостомысла от возможного появления врагов.