Последний час рыцарей - [24]

Император кивнул с выражением боли на лице. Затем, словно защищая генуэзцев, он сказал:

— Магистрат Ломеллино сообщил мне, что сделает все возможное. Он честный человек. Я полагаю, что могу доверять ему в этом.

И Минотто, и Тревизано прекрасно знали: хотя венецианцы ясно выразили свою позицию, а генуэзская колония (вероятно, к своему позору) этого не сделала, официальная политика местных администраций была более-менее одинаковой. Никто не хотел вмешательства.

Однако посол обещал императору, что отправит в Венецию гонца с сообщением правительству о положении дел в колонии. Там же будет и требование (уже которое по счету), чтобы Венеция прислала военную помощь.

Император поблагодарил его и попросил приказать гонцу, чтобы тот передал его благодарность за четырнадцать кораблей с провизией, посланных Венецией.

Франдзис чувствовал, что сердце императора разрывалось из-за этого нескончаемого потока плохих новостей. Он ощущал лишь жалость, видя неумеренную признательность правителя за столь малую помощь.

Ни один из гонцов, постоянно посылаемых императором за границу с просьбами о военной поддержке, не возвращался с добрыми вестями. Генуя и Венеция охотно посылали деньги и продовольствие. Но из-за войн, бушевавших в Италии, они не желали быть единственными, кто отправит военные корабли и солдат.

Папа римский, как казалось, считал, что его согласия на церковную унию и отправки двухсот солдат вполне достаточно для очистки совести. Неаполитанский король никогда не выражал ясно свои намерения. Их самый надежный и верный союзник в Восточной Европе, регент Венгерского королевства Хуньяди в 1451 г. подписал с Мехмедом перемирие на три года. По-видимому, он не собирался ставить шаткий мир под угрозу, помогая Константинополю. Двое младших братьев императора, правивших полуостровом Пелопоннес, уже были разбиты войсками Мехмеда и ничем не могли бы помочь. Константин понимал, что Мехмед уже устранил все возможные препятствия для нападения.

Турки могли появиться на горизонте в любой момент. Все, что мог сделать император, — это попытаться запасти достаточно еды, чтобы город смог пережить осаду, а также укрепить городские стены. Речь не шла о стенах, выходивших на Мраморное море и Золотой Рог, хотя обе они имели лишь один слой, так как атака с моря считалась маловероятной.

Но те стены, что были обращены к суше, хотя и были тройными, нуждались в укреплении. Византийцы знали, что османы воевали в основном на суше, вся их огромная армия — сухопутная. Каждый мог предсказать, что атака придет со стороны суши.

Император возложил ответственность за возведение укреплений на Франдзиса, который был приятно удивлен тем, как послушно греки, завербованные для этого задания, делали свое дело. Несомненно, этому способствовало и то, что император сам время от времени посещал строительство. Хотя простой народ и противился церковной унии, не было ни одного человека, который не любил бы императора как человека.

В последний день 1452 года Николо воспользовался временным затишьем в своей работе в больнице, чтобы осмотреть городскую стену. Во всем Средиземноморье не было никого, кто не знал бы о тройных стенах Константинополя. Николо хотел хотя бы раз разглядеть ее как следует. Пришлось проплыть на лодке в глубь залива Золотой Рог, чтобы достичь того места, где начиналась часть стены, выходившая на море. Он сошел на берег и двинулся на юг.

Эта часть стены, которая должна была защищать императорский дворец, возвышалась над берегом. Отсюда до той точки, где она огибала дворец, она имела только один слой — правда, он был толщиной пять метров, а его несомненная прочность внушала трепет. Второй и третий слои стены начинались там, где заканчивалась ее дворцовая часть. Немного южнее находились Харисийские ворота — наиболее загруженные. Эти ворота открывались на дорогу в Адрианополь. Войдя через них в Константинополь, можно было более или менее прямо дойти до главного городского Колизея. Это была центральная городская магистраль.

Николо вошел в эти ворота и направился вдоль стены, осматривая ее изнутри. Перед ним была внутренняя стена высотой 17 метров и толщиной 5 метров. Через каждые сорок метров над ней поднимались смотровые башни, на вид — высотой двадцать метров и толщиной десять. «Пробиться сквозь такую стену практически невозможно», — с восхищением подумал Николо.

С другой стороны между внутренней стеной и внешней (высотой в десять метров и толщиной в три) имелся пятиметровый проход. Внешние укрепления тоже имели смотровые башни, расположенные с тем же интервалом, но меньшего размера. Однако они все же достигали не менее пятнадцати метров в высоту и шести метров в толщину. Башни обеих стен располагались в шахматном порядке.

За этой внешней стеной, которой и одной было бы вполне достаточно для другого города, имелся еще один проход шириной десять метров. За ним поднималась третья стена — невысокая, но увенчанная деревянным ограждением. Кроме того, перед этим частоколом имелся ров шириной в двадцать метров. Он должен был наполняться морской водой, но уже многие годы стоял пустым. Наконец, за ним начиналась внешняя территория. Таким образом, от внутренней стены ее отделяло добрых шестьдесят метров (см. рис. 5). Это расстояние сокращалось лишь там, где в тройной стене были устроены тяжелые укрепленные ворота.