Последний бой - [9]

– Я знаю, что вы не входили.

– Откуда?

– Вы же живы, не так ли? – ответил Римо. Открыв дверь своего номера он очень тихо вошел в комнату: на полу в позе лотоса неподвижно сидел хрупкий старик-азиат, одетый в золотистое кимоно.

Телевизор был снабжен записывающим устройством, позволявшим последовательно смотреть все передачи, идущие одновременно по разным каналам, дабы не упустить какой-нибудь очередной телесериал.

Римо бесшумно опустился на диван. Когда Чиун, Мастер Синанджу, наслаждался дневными телесериалами, никто, даже его ученик Римо, не смел его беспокоить.

Время от времени кое-кто по неведению воспринимал это зрелище всего лишь как старичка, смотрящего «мыльные оперы», и относился к нему без должного уважения. И расплачивался за это жизнью.

Итак, Римо появился в тот момент, когда миссис Лорри Бэнкс обнаружила, что ее молодой любовник любит ее ради нее самой, а не ради результатов пластической операции, которую ей сделал доктор Дженнингс Брайант, чья старшая дочь сбежала с Мертоном Ланкастером, известным экономистом, которого шантажировала Доретта Дэниелс, бывшая исполнительница танца живота, а теперь владелица контрольного пакета акций научно-исследовательской онкологической больницы в городе Элк Ридж. Она угрожала закрыть больницу, если Лорри не признается, где Питер Мальтус припарковал свою машину в ту ночь, когда старшая дочь Лорри была сбита автомобилем и хромала потом несколько недель, в ту ночь, когда произошло наводнение и когда капитан Рэмбо Доннестер уклонился от разговора о своем сомнительном прошлом, оставив весь город Элк Ридж на откуп преступным элементам и без защиты национальной гвардии.

Лорри беседовала с доктором Брайантом о том, следует ли знать Питеру о его матери. И Римо пришло в голову, что еще два года назад актриса обсуждала вопрос о том, нужно ли кому-то рассказать какую-то другую мрачную историю о его родственниках, и что все эти драмы далеки от жизни не столько потому, что в них происходит, сколько потому, что все действующие лица в них проявляют жуткую заинтересованность в происходящих событиях. Чиун, однако, считал эти сериалы воплощением красоты и единственным оправданием существования американской цивилизации. Он все более убеждался, что эти драмы олицетворяют американскую культуру. Обмениваясь культурными программами с Россией, Америка послала туда нью-йоркский филармонический оркестр, «где тому и место», как сказал Чиун. Россия же прислала балет Большого театра, который, как знал Чиун, также был второразрядным, потому что исполнители танцевали, по его мнению, весьма неуклюже.

В четыре тридцать пополудни, когда закончилась очередная серия и сопутствующая ей реклама, Чиун выключил телевизор.

– Мне не нравится, как ты дышишь, – сказал он.

– Дышу так же, как и вчера, папочка, – ответил Римо.

– Именно поэтому мне и не нравится. Сегодня твое дыхание должно быть спокойнее.

– Почему?

– Потому что сегодня ты не тот, что вчера.

– В каком смысле, папочка?

– В этом ты должен разобраться. Когда перестаешь ежедневно контролировать свое состояние, ты теряешь представление о самом себе. Запомни: ни у кого в жизни не бывает двух одинаковых дней.

– Нам звонил шеф?

– Мне грубо помешали смотреть фильм, но я не держу зла на того, кто звонил. Я вытерпел грубость, бездушие и неуважение к бедному старому человеку, у которого так мало осталось радостей на закате жизни.

Римо поискал глазами телефон. В том месте, где была телефонная розетка, он обнаружил дыру. Римо занялся поисками самого аппарата и до тех пор, пока не заметил зиявшего отверстия в белом туалетном столике, не мог понять, куда он исчез. Расплющенный вдребезги аппарат вместе с выбитой задней стенкой столика покоился в углублении в стене.

Римо вышел в соседнюю комнату и набрал номер. Это была особая связь через ряд промежуточных каналов по всей стране, позволявшая избежать разговора по прямой линии с директором санатория Фолкрофт.

– Добрый день, – сказал Римо. – Звонил дядя Натан.

– Нет, – ответил Смит. – Дядя Марвин.

– Да, точно, – сказал Римо, – Кто-то из них.

– Я пытался дозвониться вам, но все прервалось, и я подумал, что вы заняты.

– Нет. Просто вы позвонили в тот момент, когда Чиун смотрел свои «мыльные оперы».

– О, – тяжело вздохнул Смит. – У меня возникла особая проблема. С одним человеком произошел несчастный случай, и довольно загадочный. Я подумал, что вы с Чиуном могли бы помочь разобраться в этом деле.

– Вы хотите сказать, что кого-то убили неизвестно как, и что Чиун или я сможем распознать технику убийцы?

– Римо, ради Бога, ни одна телефонная линия не застрахована от прослушивания.

– Что же вы собираетесь делать? Пришлете мне спичечный коробок, исписанный невидимыми чернилами? Слушайте, Смитти, в моей жизни есть вещи поважнее, чем игры в секреты.

– Какие вещи. Римо?

– Правильное дыхание. Знаете ли вы, что я дышу сегодня так же, как вчера?

Смит откашлялся, и Римо понял, что тот смущен, так как услышал нечто такое, с чем не желал иметь дело, ибо боялся, что дальнейшие ответы приведут его в еще большее замешательство. Римо знал, что Смит уже прекратил свои попытки понять его и относился к нему так же, как к Чиуну. К неизвестной величине, проявлявшейся положительно. Это была серьезная уступка со стороны человека, не терпевшего никакой неясности, отсутствия порядка или бессистемности. Неопределенность была невыносима для Смита.