Последний бой Лаврентия Берии - [7]

И тогда он решил действовать.

В ближайшую дурную ночь, когда шум достиг вершины и кто-то уже собрался бежать за милицией, дверь комнаты Короткова открылась и на пороге возник майор в нижнем белье, с трофейным «вальтером» в руке.

– А ну молчать! – взревел он могучим командным голосом, левой рукой сгребая возмутителя спокойствия за ворот пижамы. – Молчать, падла! Еще раз ночью пикнешь, застрелю! Мне ничего не будет, я контуженый!

И обвел бешеным взором собравшихся жильцов, которые по стеночкам, по стеночкам быстро попрятались в свои норы. Страшен был майор, очень страшен. Если бы жильцы могли видеть сквозь стены, они бы углядели, конечно, как в комнате, уткнувшись лицом в подушку, загибалась от хохота Стефа – два вечера они вместе в подробностях разрабатывали сцену усмирения. Но жильцы не могли видеть сквозь стены.

С того времени по ночам в квартире было тихо.

…Павел поднялся, прошлепал босыми ногами, сорвал со спинки стула галифе и, вздохнув, принялся их натягивать. Стефа тоже встала, попробовала снова уложить Вовку, который вскочил, чтобы сделать вместе с отцом зарядку, и пошла на кухню готовить завтрак. Начинался новый день…

Москва. Кабинет министра обороны. 7 часов 15 минут

– Скажи правду, Георгий Константинович, тебя ведь удивляла политика последних месяцев?

Маршал Жуков и Хрущев между собой не церемонились. Хоть и недолго работал Жуков на Украине перед войной, но успел хорошо сойтись с тогдашним первым секретарем республики. Не то чтобы между ними была какая-то особая любовь, они оба были одинаково грубыми и напористыми и ссорились иной раз отчаянно, поливая один другого отборными матюками, но зла друг на друга не держали. Чиновники, в очередной раз услышав из начальственного кабинета ненормативную лексику, пересмеивались между собой: мол, милые бранятся – только тешатся.

Сразу после смерти Сталина Хрущев (формально Булганин, но с подачи Никиты Сергеича, естественно) вытащил Жукова из уральской ссылки, назначил первым заместителем министра обороны и теперь вправе был ожидать от него лояльности. Тем более что с Берией у маршала имелись свои счеты. Ни для кого не было секретом, какую позицию занял тот в 1948 году, когда расследование деятельности мародеров в Германии вплотную подошло к «полководцу Победы» и этот вопрос вынесли на заседание Политбюро. Берия никогда не считался с политическими соображениями, в принципиальных дискуссиях использовал стиль атакующего танка, и если бы не заступничество Сталина, маршалу пришлось бы отправиться куда дальше, чем к Уральским горам,[5] и не округом командовать, а совсем в ином качестве.

Так что политика последних месяцев удивляла маршала, и даже весьма, весьма удивляла.

– Так я скажу тебе, Георгий, что Политбюро об этом думает. Вот ты Берлин брал, да, а потом мы в Германии социализм строили. А теперь есть предложение все обратно капиталистам отдать. Единую Германию, понимаешь ли, кое-кому захотелось. Социализм там уже не нужен, да… Как это тебе нравится?

– Никак не нравится. Не для того фрицев били…

– И ладно бы только это. Но ты посмотри, что за эти три месяца всякого случилось. Была амнистия. Чтобы по всей стране расползлась лагерная шпана – зачем? Неужели не понимаешь? Дестабилизировать обстановку, посеять в народе недовольство партией и правительством. А постановление в партийных органах республик только на своих языках разговаривать? На Украине один товарищ на трибуну вышел и так прямо и заявил: кто украинского не знает, учите, потому что русского языка здесь больше не будет. Я хоть и сам с Украины, но скажу тебе: это же явный сепаратизм. Мы всегда говорили по-русски, и никогда русский язык нам не мешал, да. Поглаживает по голове русский народ, а сам в спину ножик. Вносит раскол между нациями. Явный же провокатор! А паспортные ограничения для зэков зачем отменять – пусть живут, где хотят?! Чтобы врагам легче было вербовать себе агентуру – где захотел, там и навербовал! И все это, Георгий, один человек делает…

– Да что ты мне объясняешь! – не выдержал маршал. – Знаю я все, и человека этого знаю. Давно удивлялся, как вы его терпите…

– Вот и мы тоже удивляемся, как мы его терпим. Он ведь везде трезвонит – Молотов то, Маленков се, интриган, за дураков всех считает, он один все понимает, он великий разведчик… А он умный, хитрый провокатор, и наглость его невозможно больше терпеть. Он ведь нас в грош не ставит. Помнишь, как мы весной выступали против культа личности, чтобы среди нас не было больше вождей? А о нем уже сейчас говорят, что это Сталин сегодня. Но ему и этого мало…

Хрущев замолчал, вытер лоб. Жуков усмехнулся про себя: он знал, как Никита любит помитинговать. Не иначе, репетирует очередное выступление. Сейчас наговорится, и речь пойдет о деле. И верно: первый секретарь выпил полстакана воды и продолжал уже суше и по-деловому.

– В общем, не буду заводить рака за камень, Георгий. Теперь этому человеку мешаем уже все мы, все Политбюро. И вот что он задумал. Завтра мы будем на опере «Декабристы». И вот там, в Большом театре, нас и арестуют. Это лишь так говорится, будто арестуют, а на самом деле никто нас арестовывать не собирается, а просто-напросто к стенке прислонят, и все. Мы случайно узнали, в последний момент верный человек сказал. Ты думай, Георгий, тебе ведь тоже ничего хорошего не светит, не надейся, на этот раз Уральским округом не отделаешься.