Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера - [120]

Однако подавляющее большинство еврейских писателей, пишущих на разных языках, но, как правило, стоявших на одних и тех же так называемых светско-либеральных позициях упорно отказывались признавать, что речь и в самом деле идет о серьезном общественном явлении, требующем своего, в том числе, и художественного, осмысления. Даже когда кумир израильской богемы, ее своеобразный символ, выдающийся режиссер Ури Зоар вдруг надел кипу, отрастил пейсы и на глазах превратился из проповедника свободной любви в религиозного ультраортодокса, это было объяснено его бывшими коллегами исключительно следствием его галлюцинаций и помешательства на почве неумеренного употребления наркотиков.

Исаак Башевис-Зингер стал, таким образом, первым, кто попытался осмыслить это явление, постигнуть те движущие силы, которые побуждают евреев возвращаться к религии своих предков; понять те перемены, которые происходят при этом в их душах и мироощущении; проникнуть в саму их психологию. И сделал он это в «Раскаявшемся» поистине с огромной художественной силой.

Сам Башевис-Зингер на протяжении почти полутора последних десятилетий своей жизни и в статьях, и в многочисленных интервью, и на лекциях не раз подчеркивал, что «история Йосефа Шапиро — это исключительно индивидуальная история Йосефа Шапиро», она уникальна, и, если бы это было не так, то он никогда не взялся бы за написание данной повести.

Однако Зингер, вероятнее всего, в данном случае, как обычно, лукавил, или кокетничал. Сила «Раскаявшегося» — именно в его типичности; в том, что тот путь, который проходит герой его повести, те перемены, которые происходят в его душе и взгляде на мир в процессе «возвращения», характерны для большинства людей, проделавших такой путь. Сами «баалей тшува» не раз отмечали именно эту потрясающую психологическую точность повествования Башевиса-Зингера, и не случайно сегодня в Израиле живут десятки людей, которые претендуют на роль прототипа героя этой повести, а еще тысячи могут сказать о себе, что они вполне могли бы быть такими прототипами.

Эта точность, вне сомнения, во многом объясняется тем, что «Раскаявшийся» суммирует опыт, приобретенный писателем в беседах с «вернувшимися к ответу» как в США, так и в Израиле. Хотя, забегая вперед, скажу, что, вне сомнения, правы и те исследователи, которые считают, что в повести отражен и личный духовный опыт самого Башевиса-Зингера.

Герой повести, еще не старый еврей Йосеф Шапиро, и сам считает свою судьбу достаточно обычной если не для миллионов, то для сотен тысяч евреев, сумевших спастись от нацистов. Бежав из Польши в Россию, он после войны возвращается на родину, здесь встречает свою невесту Цилю, женится на ней, после чего они вместе эмигрируют в Штаты, где Шапиро постепенно становится преуспевающим бизнесменом. Спустя какое-то время он заводит любовницу, но не столько потому, что жена его не удовлетворяла, сколько потому, что так было принято в его кругу, да и нужно же богатому человеку как-то развлекаться!

Очень скоро ему становится ясно, что его любовница Лиза и ее дочь его попросту используют, но он продолжает жить такой жизнью и потому, что она его в определенной степени устраивает, и потому что никакой другой альтернативы он не видит. Возвращение к религии и ее ценностям кажется ему бессмысленным, так как и по своим взглядам на религиозные вопросы он является обычным для своего времени американским евреем.

«Я никогда не был настолько слеп или глуп, — говорит о себе Йосиф Шапиро, — чтобы не видеть всей этой грязи и постоянных обманов, но тем не менее продолжал жить по-старому, потому что такая жизнь казалась мне удобной, а еще потому, что мне просто было некуда идти, или, возможно, я убеждал себя, что мне некуда идти. Что я мог сделать? Отрастить бороду и пейсы и стать набожным евреем? Таким же, какими были мой отец и дед? Как вы сами уже сказали, для этого нужно верить, а я не верил, что Моисей дал народу Тору, которую получил прямо с небес. Я читал критиков Библии, которые утверждали, что каждое слово в наших священных книгах — ложь. Разве не превращает Мишна один закон Пятикнижия в восемнадцать, а Гемара — восемнадцать законов мишны в семьдесят? Разве не добавляет каждое поколение раввинов все новые и новые ограничения к уже существующим?..»

И далее, сразу же, без отступлений Зингер устами своего героя переходит к важнейшему вопросу еврейского бытия после Холокоста. И объясняет — опять-таки его устами — почему те, кто требует ответа на этот вопрос, его не находят:

«Иногда набожные евреи с бородами, пейсами и в шляпах, такие, каким сейчас стал я и сам, приходили в мой кабинет просить пожертвования на иешивы. Я нехотя давал им несколько долларов. Меня раздражал такой паразитизм. Я спрашивал у них: «Кому нужно столько иешив? И как эти иешивы помогли вам, когда Гитлер пришел к власти? Где был Бог, когда нацисты сжигали Его Тору и заставляли тех, кто изучал ее, рыть себе могилы?» У евреев не было ответа на эти вопросы, или, может быть, мне это казалось. На самом деле каждый раз, когда они пытались мне что-то объяснять, я перебивал их и говорил, что у меня нет времени. Я заранее был убежден, что они не смогут внятно ответить на мои вопросы…»