Последний атаман Ермака - [33]

Нескоро успокоился возбужденный Кашлык, всем хотелось в подробности узнать, как удалось мещеряковцам скрытно влезть в охраняемый стан князя, перестрелять сотню отборной охраны, а потом успешно отразить атаку конницы, когда на одного казака было почти десяток всадников.

Ортюха Болдырев, засовывая облизанную ложку за пояс, перекрестился, негромко, но казаки это услышали, сказал:

— До той поры не успокоимся, пока и самого Карачу — сто чертей ему в печенку! — не скинем с иртышского обрыва ракам на кормление! А теперь — спать, братцы… Глаза слипаются, будто медом намазанные, того и гляди, мухи щекотливые на лицо сядут…

Известие о разгроме войска князя Карачи и о его позорном уходе от Кашлыка, словно на птичьих крыльях, быстро разнеслась по окрестным улусам. Одних оно заставило спешно сняться со стоянки и ради бережения откочевать подальше, вверх по Иртышу, других наоборот ободрило. Принесшие шерть русскому царю местные князья, с Оби и с ее западных притоков, вновь спешили выказать преданность. В Кашлык стали приходить небольшие караваны с ясаком и с продовольствием, которого хватало на прокорм казацкого отряда, однако, помня трагедию минувшей зимы и опасаясь ее повторения, атаман Ермак крепко задумывался о создании более существенного запаса продовольствия к моменту прихода нового воинского подкрепления из России. И случай, казалось бы, самый что ни счастливый, скоро выпал на долю покорителя Сибирского царства.

Глава III Вагайская трагедия

Атаман Ермак вслед за главным войсковым кашеваром старцем Еремеем спустился в глубокий погреб, пол которого с весны был устлан глыбами иртышского льда, поверх которого навалили сухой соломы, чтобы летом не таял и сохранял холод для сбережения собранного в зиму съестного припаса. Осмотрел и остался доволен — здесь мясо, соленая рыба, сушеная рыба, битая дичь хранились надежно. Когда собирался уже подниматься, толстая дверца погреба открылась, сверху послышался встревоженный голос вихрастого Федотки Цыбули:

— Ермак Тимофеевич, к нам с верха Иртыша большая лодка с какими-то людьми близится! Атаман Матвей к берегу поспешил, велел и тебя оповестить!

— Кого это к нам Господь в гости шлет? — удивился атаман, хмыкнул, крутнул головой и осторожно по доске, положенной поверх соломы, прошел к крепко сколоченной лестнице и проворно покинул прохладный погреб. За ним вылез и Еремей, прикрыл погреб дверцей, сверху бросил несколько овчин, чтобы тепло не проникало в хранилище продуктов.

— Ладно, ежели Господь, — проворчал Еремей, недоверчиво покусывая нижнюю губу. — А ну как сам дьявол недоброе умыслил?

Атаман Ермак похлопал старца по плечу, заглянул в щекастое, заросшее белой бородой и усами лицо с густыми черными бровями, сказал шутливо:

— Тогда мы тебя, батюшка Еремей, впереди войска поставим с большим крестом, чтобы оборонил нас от нечистого! Пошли, Федотка, на берег. Толмача позвал? — уточнил атаман, потому как неведомо, что за люди плывут к Кашлыку со стороны владений хана Кучума.

— Ушел уже вместе с Мещеряком, — ответил Федотка и поспешил за широко шагающим атаманом к иртышскому берегу.

В момент их прихода к реке, туда уже подходил небольшой струг под парусом ярко-желтого цвета. На носу струга стоял высокий ростом, дородный в теле мужчина с удивительно жиденькой длинной бородой, которая как бы являлась продолжением его узкого и длинного морщинистого лица. Одетый в шелковый голубой халат, который висел на нем просторно, без пояса, а под халатом тоже шелковая, но светло-синяя рубаха и такие же шаровары. На голове не меховая, а суконная островерхая шапка, расшитая разноцветными нитями. Кроме двух десятков гребцов, около важного человека стояло с десяток людей в воинском снаряжении — в железных шапках, в кольчугах и со щитами. За поясом у каждого кривая сабля в ножнах, а в руках длинные копья.

— Не похож на здешних татар, — высказал предположение Матвей Мещеряк, когда рядом с ним остановился Ермак, тоже удивленный нежданными гостями. Из-за спины атамана подал голос толмач Микула:

— Из бухарцев, не иначе. Они обычно в такие цветастые халаты облачаются. Неужто от самого бухарского хана Абдуллы к нам посланец прибыл? Только ежели у них русского толмача нет — я вам не слуга, по-ихнему вовсе лопотать не способен.

— Приведите сюда татарского толмача, которого взяли на Саусканском мысу, — приказал Ермак, и двое казаков поспешили вверх по склону. — Что этому человеку от нас нужно? Аль за своего подданного хана Кучума Шейбанида хлопотать будет, чтобы не воевали с ним? — продолжал удивляться атаман Ермак, и сам себя остановил: — Ну, не беда, не след нам гонять телегу порожняком, строя домыслы. Коль добрались до Кашлыка — сами и объяснят свою нужду.

Казаки помогли стругу пристать к берегу, привязали двумя канатами к большому валуну, для чего развернули носом навстречу течению. Гребцы спустили с палубы на берег неширокие сходни. Первыми сошли воины, встали по пять человек в два ряда, и только после этого, внимательно смотря себе под ноги, на каменистый берег сошел важный гость в голубом халате. Он безошибочно, словно раньше видел предводителя казаков, направился к Ермаку, который в сопровождении полусотни ратников с пищалями поджидал его чуть в стороне, где от Кашлыка к Иртышу был спуск по крутому берегу. Редкобородый с морщинистым лицом незнакомец остановился в десяти шагах, приложил руки ладонями к груди, слегка поклонился и заговорил на языке, несколько схожем с татарским. Толмач Байсуб, которого успели привести на берег и он стоял теперь рядом с Микулой, внимательно выслушал гостя, который постоянно моргал воспаленными покрасневшими ресницами, старательно начал пересказывать, а Микула для проверки то и дело останавливал его, переспрашивая то или иное выражение, чтобы не вышло какой фальши.