Не будем винить Уолта. Битва все равно уже была проиграна. Да, телохранитель обязан умереть со своим господином, но слишком яркая память о родном очаге, обо всем, что научила его любить Эрика, помешала Уолту стяжать вечную славу. Он вышел из этой битвы обремененный тройным, непосильным грузом вины: за то, что не умер вместе с Гарольдом, за то, что позволил закрасться в свое сердце предательской любви к дому, за то, что не нашел в себе сил после сражения вернуться в Иверн, где его присутствие было – он знал это – необходимо.
– Как ты спасся?
– Даффид погиб, но Тимор уцелел и в темноте перевязал мою рану. Он сказал, он мой должник, он так и не расквитался за тот случай в детстве, когда я не дал ему утонуть. Потом он ушел, а я потерял сознание. Я пришел в себя незадолго до рассвета. Над холмом уже собирались стервятники и вороны, ходили какие-то люди, женщины с факелами...
– Не надо плакать. Расскажи, что это были за женщины?
– Эдит Лебединая Шея и ее служанки. На следующий день, когда Тимор провожал меня в Дувр, он рассказал, что Эдит заставила его отвезти ее в Бошем, а не в Уэймут, как велел Гарольд. Гарольда они собирали по кусочкам. Его изрубили, как капусту, только тело сохранилось в кольчуге, хотя и кольчуга во многих местах была изодрана. Но Эдит узнала Гарольда.
Вскоре после рассвета Вильгельм застиг их. Он сказал, Гарольд нарушил клятву перед Богом и недостоин упокоиться в освященной земле. Тогда Эдит и мы, горсточка оставшихся в живых, похоронили короля на берегу возле Гастингса, завернули его в полотнище с Воителем Керна, сделали саван из знамени, вытканного для него матерью.
По щекам Уолта текли слезы.
Помолчав, Амаранта спросила:
– Что же ты будешь делать теперь?
– Я вернусь. Там, в гавани, английское судно. Я буду работать и расплачусь за проезд.
– Я могу дать тебе денег.
– Нет, деньги мне ни к чему.
– Этот корабль так мал. Разве ты не боишься утонуть?
– Ужасно боюсь.
