Последние Романовы - [8]
Находя мнение Потоцкого возмутительным по отношению к самодержавной власти, Державин счел нужным испросить «высочайшую волю», вносить ли его в Сенат.
Император, как пишет Державин, отвечал резко:
— Что же? Мне не запретить мыслить, кто как хочет! — Пусть его подает в Сенат, пусть рассуждает.
Когда Державин заговорил о вреде таких мнений, особенно когда они подаются несвоевременно, государь сказал:
— Сенат это и рассудит, я не мешаюсь. Прикажите доложить!..
Итак, казалось бы, либерализм и чувство законности восторжествовали.
Но… слушание записки Потоцкого в Сенате вызвало бурное заседание и великое смятение: большинство присоединилось к Потоцкому и положило войти к государю с представлением о пересмотре министрами доклада Вязмитинова. Держании донес императору, что Сенат весь против него; Александр так сильно встревожился, что побледнел, но разрешил министру действовать по закону.
По-видимому, опять победило чувство законности.
Но когда генерал-прокурор дал согласительное предложение Сенату, которое не имело успеха и большинство все-таки осталось на стороне Потоцкого, Александр, узнав об этом, с негодованием сказал:
— Я им дам себя знать.
И действительно дал себя знать, ловко, дипломатично и решительно.
Задержав поступившее к нему дело до Фоминой и более о нем не упоминая, Александр, наконец, дозволил, чтобы, на основании данного Сенату права, от него явилась депутация для объяснения дела. Ее составляли, со стороны большинства, граф Л. С. Строганов и Д. П. Трощинский; единственный же представитель противного мнения был сопровождавший их генерал-прокурор, то есть министр юстиции Державин.
«При вступлении в кабинет, — пишет Державин, — хотя еще светло было, но неизвестно для чего гардины у окон были завешены и горели свечи. Великая везде была тишина и государь один дожидался. Приняв весьма важно сам при письменном столе, и депутации (приказал) садиться, не говоря никому ни одного слова. Потом приказал Трощинскому читать бумаги, то есть мнение Потоцкого, резолюцию Сената, предложение согласительное Державина и, наконец, последнее сенатское мнение. По выслушании встал, весьма сухо сказал, что он даст указ, и откланялся».
Указ действительно последовал 21 марта 1803 года. В нем было много пышных фраз по адресу дворянства и Сената, но по существу Сенату ставилось на вид, что он вмешался не в свое дело.
Этим афронтом Сенату все и кончилось.
При этом надо еще учитывать и то, что Александр побаивался дворянства, и побаивался его больше, чем «якобинцев», а впоследствии членов тайных обществ. Он отлично знал, что цареубийство было одной из неписаных привилегий дворянства, «якобинцы» же, как впоследствии декабристы, скорее ограничатся одними разговорами о цареубийстве.
При этом столкновении Александра I с Сенатом царю шел только 26-й год, а в Сенате сидели убеленные сединами сановники трех царствований, первые столпы высшей бюрократии. И все-таки самодержавная воля молодого человека поставила на своем.
И при наличии таких документальных и непреложно установленных фактов находятся и маститые историки и ученые психиатры, серьезно толкующие об отсутствии воли у Александра I…
Так силен гипноз укоренившейся легенды…
Как же, однако, согласовать все эти проявления самодержавного пафоса с установившимся убеждением, что «дней Александровых прекрасное начало» было эпохой расцвета самодержавного вольнолюбия и высочайшего либерализма, а только потом, под влиянием разных условий и обстоятельств, либерализм этот все более тускнел, затем совсем погас и сменился палочным аракчеевским капральством?
Не объясняется ли это тем, что таковы вообще были преобладающие свойства русского дворянского либерализма, тем, что русские усадебные или бюрократические «вольтерианцы» и «якобинцы» всех XIV классов табели о рангах допускали либерализм, как некое пикантное и ни к чему не обязывающее «словесное распутство».
Александр был сыном своего времени, он вспоен был его духом и запечатлен его чертами…
Впрочем, и «Мирабо», и прикосновенность «рыла», и либерализм, и реакционность — все эти смены течения были только рябью, которая бороздила поверхности русской жизни. Глубины подлинной толщи народной жизни это нисколько не отражало и на нее почти никак не влияло.
Просветительная деятельность не достигала народных глубин, как хорошие книги, которые нарочно переводились и издавались по царскому соизволению и порою даже его иждивением, совершенно не существовали для неграмотной массы, как всякие «вольности» и «неотъемлемые права» человека и гражданина были безразличны для крепостного народа. Все это были даже не надстройки над подлинной социальной структурой, над экономическим фундаментом, а какие-то узоры и завитушки, не имевшие никакого конструктивного значения.
Этим и объясняется та «легкость необыкновенная» не только в мыслях, но и в поступках, с которой можно было переходить от конституции к экзекуции, от юстиции к полиции, от Сперанского к Аракчееву.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
Безжалостная опричнина Иоанна Грозного, славная эпоха Петра Великого, восстание декабристов и лихой, жестокий бунт Стеньки Разина. История Руси и России — бурная, полная необыкновенных событий, трагедий и героических подвигов.Под пером классика отечественного исторического романа С. Алексеева реалии далекого прошлого, увиденные глазами обычных людей, оживают и становятся близкими, интересными и увлекательными.
Славная эпоха конца XVII – начала XVIII веков, «когда Россия молодая мужала гением Петра». Герои увлекательного исторического романа известного отечественного писателя А.Волкова – два брата, два выходца из стрелецкой семьи – Илья и Егор Марковы. Им, разлученным в детстве, предстоит пройти по жизни совершенно разными путями. Младший, пройдя через множество трудностей и пережив немало увлекательных приключений, станет одним из обласканных славой «птенцов гнезда Петрова». Старший же изберет другую дорогу – жребий бунтаря и борца за справедливость, вечно живущего, как на лезвии ножа…
«Горе, горе тебе, великий город Вавилон, город крепкий! Ибо в один час пришел суд твой» (ОТК. 18: 10). Эти слова Святой Книги должен был хорошо знать ученик Духовной семинарии маленький Сосо Джугашвили, вошедший в мировую историю под именем Сталина.
Книга посвящена появлению и распространению спиртных напитков в России с древности и до наших дней. Рассматриваются формирование отечественных питейных традиций, потребление спиртного в различных слоях общества, попытки антиалкогольных кампаний XVII–XX вв.Книга носит научно-популярный характер и рассчитана не только на специалистов, но и на широкий круг читателей, интересующихся отечественной историей.