Последние километры - [64]

Виллис повез назад родную и чужую, близкую и бесконечно далекую Анастасию Граафланд, а ее брат, Иван Березовский, не мог прийти в себя. Снова все перевернулось в его душе, все умерло, погибло, кроме одного: мстить! Мстить подлым выродкам, которые затравили волкодавами красу, юность, живой пытливый ум…

Колонна пленных двигалась на него зловещим привидением. Вот они! Вот!.. Кто докажет, что это не те, которые спускали на девичью красоту голодных собак?!

Стрелять их, стрелять! Хотел лишь предупредить конвоиров, чтобы не мешали, чтобы не попал случайно кто-нибудь из них под пулю.

Но конвоиров не было. Ни спереди, ни сзади, ни с боков. Пленные шли сами. Четким, маршевым шагом. Вел их плюгавый обер-ефрейтор. В руках он держал какую-то бумажечку, видимо, адрес ближайшего пункта сбора, куда им приказано явиться. Никто не сбился с шага, никто не убегал, не искал укрытия в окрестных лесах и селах, на родной земле. Мертвецы… Колонна мертвецов.

Часть четвертая БЕРЛИН

1

Генерал-лейтенант Нечипоренко разговаривал по телефону с «Первым».

Комната в школьном помещении казарменного типа была сплошь завалена картами, пачками бумаг: штаб армии только что прибыл сюда и не собирался здесь задерживаться. Впереди Берлин…

— Да, впереди Берлин. Понимаю, товарищ «Первый». Учту…

Командарм положил трубку ВЧ, посидел некоторое время неподвижно, осмысливая услышанное. Затем встал, неторопливо прошелся по комнате, на миг задержался у окна, за которым раскинулся густой кленовый парк, обошел вокруг стола, снова выглянул в окно и только после этого сказал:

— Последние строгие инструкции, напутствия и указания. Что я могу поделать. Ведь впереди — действительно Берлин. И бойцы ждут его как высочайшей награды. Последняя возможность воздать врагу за все, что он творил эти четыре года, — за муки и надругательства, зверства и разрушения. Разве можно заковать их в путы абстрактной морали? Нет, нет, нет! Око за око, кровь за кровь! Вы согласны со мной?

Иван Гаврилович потупился.

— Сложный вопрос.

— А на мой взгляд, яснее ясного. Это мы создаем сложность. Мы! — снова прибег он к излюбленной манере подчеркивать местоимения. — А тем временем все довольно просто: либо мы уничтожим зло в корне, либо через десять лет повторится то же самое. Вы их передачи слушаете?

— Изредка.

— Вот, полюбуйтесь.

Включил элегантный трофейный «Филиппс». Сквозь шум и трескотню полились звуки бравурной музыки. Недолго пришлось вращать регулятор волн, чтобы поймать голос Геббельса, который выступал в эти дни очень часто. Его выступление было адресовано немецким солдатам. Переводил Нечипоренко, чуточку даже бравируя хорошим знанием языка противника. Рейхсминистр похвалялся, что реактивные истребители МЕ-262, недавно взятые на вооружение, превосходят скоростью и маневренностью все до сих пор известные самолеты мира. Они уже нанесли ощутимые удары по англо-американской и большевистской авиации. Теперь, после смерти президента Рузвельта…

Командарм и комбриг удивленно переглянулись.

…крах беспринципной коалиции неизбежен!

Геббельс перешел к трафаретным заверениям о секретном оружии расплаты фергелтунгваффе. Он призывал солдат во что бы то ни стало отстоять рубежи на подступах к имперской столице. Нечипоренко выключил приемник.

— Неприятный сюрприз накануне нашего наступления, — он имел в виду новость о Рузвельте.

— А не вранье?

— Я был в войсках, последней сводки не видел. Сейчас проверим. — Снял трубку. — «Девятого»!

Через несколько минут в трубке послышалось:

— «Девятый» на проводе.

— Андрей Викторович, — начал командующий и тотчас же умолк. Одобрительно кивнул головой. — Очень хорошо. — Положил трубку, пояснил: — Идет сюда.

Неприятная весть глубоко обеспокоила обоих.

— Если это даже пропагандистский трюк, то и он произведет серьезное впечатление на немецких солдат. Оружие расплаты — понятие привычное, о нем слыхали не раз. Реактивные «мессеры» летают уже почти месяц, а заметного перелома нет. Так вот вам новый козырь! Но если это правда…

— Неужели без Рузвельта антигитлеровская коалиция в самом деле развалится?

— Развалится или нет, но сопротивление немцев удвоится. Появилась хотя бы какая-то — пусть даже иллюзорная — надежда. Моральный фактор. Однако пошли к картам!

Накануне, поздно вечером, Йозеф Геббельс возвратился в Берлин из очередной поездки на недалекий теперь Восточный фронт. Возил туда, кроме зажигательных речей, сигареты и коньяк из награбленных по всей Европе запасов. Над Берлином гудели чужие бомбовозы, беспомощно метались в небе серебристые щупальца прожекторов, проносились в темноте молнии трассирующих очередей, грозным фейерверком вспыхивали разрывы зенитных снарядов.

Чем ближе к центру, феерическое зрелище разгоралось все сильнее, видно было как днем. Пылала недавно сооруженная Новая имперская канцелярия, Адлон-отель, соседние здания. Министерство пропаганды с облупленными стенами и карнизами, без окон и дверей торчало странным привидением. У подъезда толпились представители берлинской прессы, ожидая от него, рейхсминистра пропаганды и рейхскомиссара обороны Берлина, подбадривающих новостей с фронта. Во избежание надоедливых вопросов Геббельс хотел уже приказать шоферу с ходу проскочить на закрытый двор. Но заметил вдруг, что корреспонденты радостно возбуждены, приветливо машут руками. И он приоткрыл окошко: