Последние километры - [34]

Иного выхода у них не было. Перейти фронт по сильно укрепленной немцами территории невозможно.

Несмотря на темноту, Сергей хорошо видит Инну. Кожаный шлем, кожаное пальто, вся она в мягкой шевровой коже — такая близкая и такая далекая. Он хорошо представляет ее напряженное лицо, сосредоточенные черные глаза, крепко стиснутые губы и нежные руки, которые уверенно держат штурвал, направляя навстречу опасности свою деревянную, ничем не защищенную машину.

Милые, бесстрашные руки!

Всего лишь несколько минут назад на размокшем черноземе, с которого не мог бы взлететь ни один другой самолет, она нежно взяла в ладони его лицо, и в этом прикосновении было все: любовь, восторг, благословение на подвиг. Хотя сама она совершала подвиг каждым своим вылетом.

Он летит с Инной не впервые. У них было общее, незабываемое приключение. Ему, офицеру связи из кавалерийского корпуса, срочно нужно было добраться на КП соседней стрелковой дивизии. Случайно из авиаполка туда же летела Инна Потурмак. Было это осенью на том берегу Вислы. Противник яростно бросался в контратаки, защищая подступы к великой польской реке. За ночь немцам удалось потеснить дивизию и захватить село, в котором вчера располагался командный пункт. Зелена Гура — называется это село. Это название Сергей будет помнить всю жизнь.

Инна мастерски посадила самолет на изрытое картофельное поле и спокойно выруливала поближе к селу. Сергей уже успел расстегнуть привязные ремни, как вдруг увидел: навстречу им бегут немцы. Времени для разворота машины не было, и летчица, набирая скорость, пошла прямо на фрицев. Всего лишь в нескольких метрах от них самолет оторвался от земли. Гитлеровцы инстинктивно прижались к пашне, а потом застрочили из автоматов, в нескольких местах прошив перкалевый фюзеляж. Но самолет с каждой секундой все дальше и дальше удалялся.

В отличие от Осики два других разведчика не знали даже имен летчиц, которые вели самолеты. Григорий Непейвода впервые в жизни поднялся выше церковной колокольни в степной Очеретовке. До сих пор для него единственной и непоколебимой реальностью была земля — с дворами, долами, реками, лесами и всем живым на ней. И поэтому он сразу почувствовал себя неуютно в таинственном ночном небе.

Леонид Лихобаб летел не впервые, но мысли у него тоже были земные, отнюдь не связанные с небом. Накануне вылета он получил письмо от матери. Евдокия Пантелеевна пишет, что дома все в порядке, дочери растут, все четверо. Про свою жену Нюську пускай не переживает, потому что, если бы она даже и захотела подурить, ничего у нее не выйдет: не только в Верхних Ростоках, но и на всем Алтае путного мужика днем с огнем не сыщешь.

— В бога, в антихриста, в сорок святых! — бормочет Леонид. — Для такой, как Нюра, найдется!

Ему и приятно и в то же время немного страшно, что у него такая приметная жена: ни один мужчина не пройдет равнодушно мимо нее. Поскорее бы все закончилось, чтобы вернуться к ней, и вернуться не как-нибудь, а героем, настоящим героем…

Самолет ревел и содрогался, вибрируя корпусом. Казалось, вот-вот мотор захлебнется и…

На линии фронта их обстреляли, но слишком малая высота и удивительная тихоходность машины и на этот раз ввели в заблуждение пунктуальных немецких зенитчиков. Снаряды взрывались либо значительно выше, либо намного в стороне от неказистых самолетов. Под ними снова простиралась бездонная пропасть. Ни один огонек не нарушал сурового режима светомаскировки.

Ночь, темнота, гул моторов… Наконец в черной бездне что-то сверкнуло раз и еще. В переговорной трубке Осика услышал голос Инны:

— Приготовиться к прыжку.

И через какой-то миг:

— По-шли!

Потом, вдогонку, от всего сердца:

— Счастливо!

«Спасибо, родная!»

Не сказал этого, а только подумал, камнем падая вниз. Осика максимально затянул прыжок без парашюта, чтобы не отнесло ветром. Так он учил Непейводу и Лихобаба, но, к сожалению, это была лишь теоретическая учеба. Сейчас он увидит, пошла ли впрок его учеба, — поняли они, как им вести себя, сумеют ли оправдать надежды, возложенные на них?

Дернув наконец кольцо и почувствовав, как раскрытый купол резко рванул его и притормозил дальнейший полет, Сергей осмотрелся по сторонам. Один за другим раскрылись в воздухе еще два купола. Орудуя ногами, Сергей направлял полет на слабый огонек мигающего фонарика.

Почувствовал под ногами твердую промерзшую землю. Быстро сложил парашют, прислушиваясь к темноте. Глухо ухнуло за терриконом, приземлился кто-то из двух его товарищей. И вдруг — стон. Приглушенный, но болезненный… Третий, судя по габаритам, Лихобаб, возился, освобождаясь от строп. Неподалеку от террикона мигнул фонарик. Со свернутым парашютом Осика направился туда.

— Кто здесь есть? — спросил по-польски.

— Свои, пан, не бойся.

— Болеслав?

— Нет, Болеслава схватили.

— Кто схватил?

— Гестапо.

— Когда?

— Под вечер.

— Вот это новость!

А голос незнакомого поляка скороговоркой информировал:

— Схватили его прямо на дороге. Но Болеслав Офярек при себе ничего не имел. Ни списков, ни листовок. И он никого не выдаст — кремень. — Говоря это, поляк быстро ощупывал ногу Непейводы. — Обыкновенный вывих.