Последние Горбатовы - [44]

Владимир обрадовался нежданному приезду двоюродного брата. Их нельзя было никак назвать друзьями; они были совсем различные люди, расстались в детстве, воспитывались под совсем иными впечатлениями. Потом встретились в Петербурге, жили в общем огромном горбатовском доме, но тесной связи между ними все же не образовалось. Они вращались в различных кругах.

Несмотря, однако, на это, Владимир сохранил к двоюродному брату большое расположение, гораздо большее, чем это могло показаться со стороны. Когда они бывали вместе, то спорили редко, но в обращении Владимира с молодым офицером иногда даже замечалось как будто нечто пренебрежительное, как будто он глядел на него свысока и был им недоволен.

Там оно и было в действительности; но это все же ничуть не мешало его искренней привязанности к брату, и если бы Григорию Горбатову в серьезную и трудную минуту понадобилась дружеская помощь, то, конечно, прежде всего он нашел бы ее во Владимире. Если бы с ним случилось какое-нибудь несчастье, Владимир отнесся бы к этому несчастью со всею искренностью и теплотою своего сердца.

Обращение Гриши с Владимиром было гораздо, по-видимому, задушевнее и дружественнее, а между тем он любил его несравненно меньше. По крайней мере, когда Владимир, несколько лет тому назад, уже в Петербурге, был сильно болен, почти умирал, Гриша оставался равнодушным и так как болезнь была — тиф, то даже не входил к двоюродному брату, боясь заразиться.

Теперь Владимир отыскал приезжего, они обнялись и звонко поцеловались.

Гриша был высокий, стройный молодой человек с густыми, коротко остриженными блестящими черными волосами. Большие темные глаза его были очень красивы, так же как и все лицо, смуглое, с правильными чертами, с несколько большим ртом, верхняя губа которого прикрывалась мягкими, лихо закрученными усами. Блестящий военный мундир еще более выделял эту молодую, выхоленную красоту.

В своей товарищеской компании, в гостиных и на балах Гриша был очень мил, весел и оживлен, производил на всех блестящее впечатление. Он часто добродушно улыбался, глаза его несколько щурились, манеры у него были мягкие, доходившие иногда даже до женственности. За ним в Петербурге сначала установилось название «прелестного мальчика», теперь его считали «милым и симпатичным молодым человеком».

Он отдал значительную дань юности, то есть по выходе из пажеского корпуса изрядно кутил, но особенных шалостей и проделок за ним не числилось. В полку он был на отличном счету, товарищи его вообще любили, хотя в последнее время некоторые и поговаривали:

— Горбатов… да, конечно, он славный малый… но «мягко стелет…» и далеко не так прост, как кажется…

— Гриша, как же это ты так вдруг?.. Вот уж не ожидал тебя видеть… Надолго ли и зачем?

— Да я только вчера утром решил эту поездку. Во-первых, с поручением от родителей к тебе. Есть некоторые вопросы по дедушкиному наследству. Вот погоди, разберусь — тогда изложу все по порядку. Ну, а затем так, просто прокатиться, то есть не совсем просто, а видишь ли, кое-что нужно было обдумать, а там, в этой канители нет никакой возможности… Я всегда так люблю — знаешь, дорогой в вагоне я никогда ни с кем не разговариваю, лежу с закрытыми глазами — и думаю… это самое лучшее… Дня три-четыре пробуду здесь — и обратно… От Михаила Ивановича тоже поручение есть. У него что-то на новой фабрике здешней случалось, так просил меня переговорить с управляющим…

Двоюродные братья сели друг перед другом, и несколько секунд продолжалось молчание. Владимир глядел на Гришу. Он никогда не видал у него такого серьезного и сосредоточенного лица.

— О чем же тебе так думать надо? — произнес он с маленькой усмешкой. — Какие такие серьезные дела?.. А это что такое?

Он указал на погоны офицера.

— А это — можешь поздравить, — улыбаясь отвечал тот, — чин только что получил.

— Поздравляю! Да ведь ты не ожидал… и так скоро…

— В этом и дело, никак не ожидал. Трое наших вышли в отставку — вот и производство… и это для меня очень кстати. Видишь ли, Володя, я тоже подумываю об отставке…

— Это к чему? Что за фантазия! Разве ты чем не доволен?

— Всем доволен.

— Ну, так что ж?

— А то, что пора серьезно подумать о будущем. Войны у нас пока, сам знаешь, никакой не предвидится… Да и хоть бы война! Ведь еще неизвестно, как и что, и что из этого может выйти… Разве можно рассчитывать, чтобы нас двинули? В Красном Селе всю войну просидим… а главное, какая же война?

— Так ты баклуши бить будешь совсем уж?

— Напротив, душа моя, надоело мне бить баклуши — вот что, пора приняться за дело.

— Да за какое, за какое? Я ничего не понимаю!..

— Постой, сейчас поймешь. Я решил выйти в отставку, но единственно затем, чтобы начать новую службу. Этот чин кстати, меня переведут по гражданской надворным советником, год буду числиться при министре, а затем вице-губернаторство… У меня все это очень хорошо и верно обдумано.

Владимир пожал плечами и усмехнулся.

— Что ж это у тебя такое уж влечение к административной деятельности?

— Не то, что влечение, но это самая прямая дорога.

— Однако ведь ты совсем не подготовлен.

Гриша громко рассмеялся.