Последние флибустьеры - [78]

— И ты ее сожрал! — закричал дон Баррехо, сморщившись раза три-четыре кряду. — Фи!..

— Я притворился, что хочу попробовать ее, а потом громко выругал поваров, назвав их не ведающими самых элементарных основ кулинарии. Касик, бывший большим гурманом, как я потом узнал, сразу предложил мне пост главного придворного повара. И вот на следующий день я стал готовить в котлах трупы с картофельным гарниром и с ароматными травами.

— И кого же вы варили? — спросил Мендоса.

— Оставшихся пятерых из моих товарищей.

— Гром и молнии!.. Какая смелость!..

— Дорогой мой, речь шла о спасении собственной шкуры. А если бы я не сварил их, трупы поджарили бы другие. Успех был грандиозный, просто необыкновенный, и если касик не умер в тот вечер от несварения желудка, это было настоящее чудо.

— Жуткая история про каннибалов!.. — воскликнул дон Баррехо. — Продолжай, Де Гюсак; твой рассказ меня очень заинтересовал.

— Ограниченный интерес, — отозвался бывший трактирщик из Сеговии. — В течение пяти месяцев я не делал ничего другого, кроме приготовления жаркого из индейцев, павших в сражениях: некоторых под зеленым соусом, других под красным. Но в один прекрасный день я устал от своей должности и ушел.

— Без медальона?

— Он остался в руках касика.

— И как же все закончилось?

— Я шел через леса, горы и реки, постоянно подгоняемый страхом попасть в плен к индейцам и быть съеденным в свою очередь, пока в один прекрасный день не добрался до Сеговии, которая в то время была простой деревушкой. Там я и остался жить.

— Вот это и называется приключениями. Не так ли, Мендоса? — сказал дон Баррехо.

— Только от одного рассказа о них тело покрывается мурашками, — ответил баск.

— А скажи-ка мне, Де Гюсак, ты и испанцам в Сеговии готовил мертвецов?

— Да меня тогда бы давно повесили. Эй, Мендоса, а жаркое? Я не делал такого, когда жил среди дарьенских людоедов. Обезьянка должна быть готова тютелька в тютельку.

Они погасили огонь, драгинассами очистили ямку и принялись за поиски ай, который распространял аппетитный запах, хотя и был четвероруким животным. Бывший трактирщик из Сеговии снял пальмовые листья, и столь желанный завтрак наконец-то явился.

Однако трое изголодавшихся людей нерешительно переглядывались, не решаясь коснуться жаркого.

— Де Гюсак, — спросил дон Баррехо, — что тебе напоминает это жаркое?

— Ребенка, которого я готовил для касика по большим праздникам.

— А еще — дьявола, но я от него не отступлюсь, — отозвался Мендоса.

Он схватил наваху и рассек жаркое, казавшееся скорее человеческим телом, чем тушей животного.

Троица флибустьеров, победив отвращение, привлекаемая запахом ароматных трав, наконец-то накинулась на жаркое с таким натиском, что вскоре от тушки остались одни кости.

— Мясо мне показалось слишком жестким, — сказал после еды дон Баррехо.

— Ну, я не согласен, — возразил Мендоса. — Знаю только, что оно спокойно ведет себя в моем брюхе, которое уже не такое пустое, как прежде.

Де Гюсак одобрил эти слова кивком головы.

— Теперь мы можем идти? — спросил дон Баррехо. — Не будем забывать, что по пятам за нами следует маркиз де Монтелимар, а наши товарищи, возможно, уже дошли до Маддалены.

— В путь, — односложно отозвались баск и бывший трактирщик из Сеговии.

Глава XX ДОЛИНА ГРЕМУЧИХ ЗМЕЙ

От южной оконечности Америки протянулась гигантская горная цепь, образующая становой хребет двух континентов, хотя севернее Панамского перешейка она называется уже не Кордильерами, а Скалистыми горами. Прорезанная гигантскими реками двух континентов, вздымается эта грандиозная цепь до высоты нашего Монблана и даже много выше.

Особенно трудно пересекать эти горы в Центральной Америке, хотя там они намного ниже. И в наши дни подъем на Кордильеры, как с тихоокеанской, так с атлантической стороны, ставит перед восходителями немало проблем, потому что склоны гор покрыты необозримыми лесами, где путешественники подвергаются опасности заблудиться и умереть от голода. Ну а во времена, когда разворачивается действие нашего романа, сьерры на перешейке были во много раз опаснее, потому что испанцы, занятые только разработкой богатейших месторождений золота и серебра, погубили многие тысячи индейцев, но не построили ни одной дороги.

Страх перед флибустьерами, повсеместно внушающими ужас морскими бродягами, которые разрушили Панаму, убедил испанцев не трогать леса, столь же старые, как мир. Испанцы полагали, что естественных барьеров будет вполне достаточно, чтобы задержать их извечных врагов.

Как легко догадаться, дон Баррехо, Мендоса и Де Гюсак, хотя у последнего была маленькая буссоль и он знал приблизительно, где находится Маддалена, быстро потерялись в этих обширных девственных лесах, покрывавших последние вершины сьерры.

Если великие пустыни, непрерывно палимые солнцем, вызывают чувство испуга у путешественников, впервые их пересекающих, если высокие вершины с их сверкающими ледниками, которых окрашивают розовым первые проблески зари или пламя последних лучей заходящего солнца, вызывают чувство восхищения, то девственный лес, наоборот, прямо-таки устрашает и превращает человека в вечно растерянное существо, находящееся во власти постоянной тревоги.