Последние флибустьеры - [21]

Кастильский геркулес и Буттафуоко преследовали их, чтобы отбить у беглецов даже мысль о возвращении, а в это время дон Баррехо, Мендоса и Вандо что было духу катили тележку к порту, остановив ее под темной галереей, укрывавшей скромный рыбацкий домик, расположенный прямо напротив одного из причалов.

Глава VI ПОДВИГИ ГАСКОНЦА

Дом, нанятый Вандо для того, чтобы его друзья могли в случае опасности наверняка сесть на корабль, был — как мы уже сказали — скромным рыбацким жилищем, одноэтажным, трехкомнатным, с галереей, на которой сушили сети. Внутри горел свет, дверь была открыта, так что Вандо, гасконцу и баску не надо было ждать.

Угловатый рыбак, достаточно пожилой, поджидал их в комнате, которая, должно быть, служила одновременно и кухней, и столовой. Увидев входящих, он вынул изо рта трубку, снял берет и сказал:

— Buena noche, caballeros; вы у себя дома.

Он пожал руку Вандо и ушел, больше ничего не сказав, словно желая дать поскорее понять другим, что они и в самом деле попали домой.

Мендоса огляделся, потом навестил две другие комнаты, занятые четырьмя гамаками и множеством рыбацких принадлежностей. Потом он вернулся к своим товарищам и сказал:

— Здесь нам будет очень хорошо, покуда про этот домик не пронюхают шпионы маркиза. Этот кабальеро держит при себе людей с исключительным чутьем. Скорее, друзья, занесем внутрь раненого и фламандца. Бочку мы позднее выкинем в море, чтобы она не навела на след.

Они вернулись с лампой в галерею, сняли крышку и осторожно вытащили из бочки Пфиффера и мнимого сына испанского гранда. Потом отнесли их на гамаки в соседней комнате. В этот момент вошли Риос и Буттафуоко; один из них был вооружен своей превосходной дубиной, у другого в руках все еще оставалась шпага.

— Удрали? — спросил Мендоса.

— Думаю, что они все еще удирают, — ответил Буттафуоко. — Урок они получили хороший, но они сами на него напросились. Дорогой мой дон Баррехо, ваши бочки очень опасны: они либо наполнены добрым вином, либо пусты.

— Они заколдованы, сеньор Буттафуоко, — улыбнулся гасконец, — и таковыми остаются даже после всех монашеских благословений.

— Как там с нашими пленниками?

— Рокочут, как органные трубы, — ответил баск.

— Лучше отложить допрос на завтра. Пусть они отдохнут, да и нам не грех хорошенько соснуть. Мы все в этом нуждаемся.

Они заперли дверь на засов, потом Буттафуоко и Вандо заняли два оставшихся гамака, тогда как Мендоса, гасконец и Риос улеглись на кучу старых сетей.

Между тем снаружи продолжал буйствовать ураган; Тихий океан посылал в Панамский порт огромные валы, подвергая тяжелому испытанию якоря и цепи многочисленных парусников, укрывшихся в гавани.

Для Буттафуоко и баска это была, пожалуй, первая спокойная ночь, с тех пор как они прибыли в этот огромный испанский город, который тогда пользовался такой же славой, какая в наши дни выпала на долю калифорнийского Сан-Франциско: Панаму по праву называли королевой Тихого океана.

Гасконец, став трактирщиком, привык пробуждаться рано; он и здесь первым открыл глаза. Первой его заботой был визит к пленникам. Мнимый сын испанского гранда еще похрапывал, тогда как фламандец барахтался как безумный в гамаке, потому что он был крепко привязан веревками, чтобы не сбежал. Он что-то бормотал и делал такие смешные гримасы, что суровый гасконец чуть не лопнул от хохота.

— Ах, приятель Арнольдо, вы напоминаете мне рыбу, попавшую в сети, — сказал дон Баррехо, ослабляя веревки. — Как здоровье после столь долгого сна? На войне вы были бы очень плохим солдатом!..

— Пить, — попросил несчастный, облизывая губы языком, иссушенным обильными возлияниями водки.

— Выпивки у нас здесь нет, приятель, но немного жидкости найдется.

Он взял глиняную чашку вместимостью в литр, наполнил ее из большого пористого горшка, стоявшего в углу, и подал бедняге, который жадно, не отрываясь ни на секунду, опорожнил ее.

— Ну, теперь вам немного лучше, приятель? — иронично спросил жестокий гасконец.

— Болит голофа, — ответил фламандец.

— Вы, дорогой, слишком много пьете и спите. У вас очень плохие привычки, и будь я маркизом де Монтелимаром, никогда бы вас не простил.

— Монтелимар… — пробормотал фламандец и провел рукой по лбу.

В это время в комнату вошли Мендоса, Буттафуоко, Вандо и Риос, разбуженные разговором.

— Отправили опьянение в Перу, сеньор Арнольдо Пфиффер? — спросил Мендоса. — Я очень счастлив видеть вас в полном здравии.

Фламандец, увидев вошедших, нахмурился и побледнел.

— Будите другого, дон Баррехо, — сказал Буттафуоко.

— Зачем? — вполголоса спросил Мендоса.

— Хочу убедиться, знают ли они друг друга.

— Вы их подозреваете?

— Ставлю свою старую верную аркебузу, сотни раз спасавшую мне жизнь, против двухпиастровой навахи.

— Тогда, сеньор Буттафуоко, разрешите этим заняться мне.

Он приблизился к раненому и стал щекотать его под подбородком, вызвав приступ икоты. Мнимого сына испанского гранда, чтобы он в бочке вел себя спокойно, немножко подпоили, но не до стадии опьянения фламандца, и вот после трех-четырех зевков и нескольких иканий раненый решился открыть глаза.

Мендоса, внимательно наблюдавший за ним, приподнял раненого, чтобы его мог видеть сидевший в своем гамаке фламандец. Оба шпиона маркиза де Монтелимара одновременно посмотрели друг на друга и, кажется, очень удивились тому, что оказались рядом. Они не смогли удержаться от двух неосторожных выкриков: