Последние дни наших отцов - [9]

— Сядь сюда, — она показала на одну из кроватей.

Он сел.

— Закатай рукава.

Он закатал.

Она взяла с этажерки прозрачную баночку со светлым кремом, села рядом с Сыном и кончиками пальцев нанесла крем на его предплечья. Когда она поворачивала голову, ее распущенные волосы ласкали щеки Пэла. Она этого не замечала.

— Скоро боль утихнет, — шепнула она.

Но Пэл не слушал, он любовался ее руками: какие они у нее красивые, ухоженные, несмотря на их грязный быт. И ему захотелось ее любить, захотелось в тот самый миг, когда она коснулась его предплечий. А еще захотелось позвать Клода, пусть придет и посмотрит — вовсе они не пропащие, если в этом мрачном здании, где учат воевать, есть Лора. Но потом вспомнил, что Клод хотел стать кюре, и промолчал.

5

Настала последняя, четвертая неделя в поместье Уонборо. Предзимье мало-помалу окутывало Англию. Станислас, знавший родные края, предсказывал скорые морозы. В последние ночи курсанты тренировались в беге по пересеченной местности, отрабатывая одновременно физические и теоретические навыки. Хотя учеба в Суррее подходила к концу, они, несмотря на все упражнения, по-прежнему ничего не знали ни об УСО, ни о его методах борьбы. Зато они довольно сильно изменились: тела стали мускулистее и выносливее, они научились рукопашному бою, боксу, основам стрельбы, азбуке Морзе, некоторым простым операциям, а главное — в них зародилась и росла огромная вера в себя, ведь они делали поразительные успехи, притом что, попав сюда, по большей части не имели никакого понятия о секретных боевых действиях. Они чувствовали, что способны на многое.

В эти последние дни некоторые дошли до предела и сломались: отсеяли Большого Дидье, который уже не держался на ногах; Пэл замечал в душевой, что Жаба почти сдался. Однажды под вечер инструктор повел группу на пробежку в лес — в жутком темпе, к тому же им пришлось несколько раз пересечь вброд какую-то речку. Группа постепенно растянулась, и когда Пэл, бежавший ближе к хвосту, в третий раз вступил в ледяную воду, до него донесся детский крик, разорвавший тишину. Обернувшись, он увидел, что Жаба лежит на берегу и бессильно стонет.

Остальные были уже далеко за деревьями. Пэл заметил только Ломтика и Фарона, окликнул их. Но Фарон, бежавший с двумя тяжелыми камнями в руках для дополнительной нагрузки, рявкнул: “Из-за мудаков не тормозят, их боши поймают!” И оба скрылись на грязной тропе. Тогда Пэл, бултыхаясь в воде чуть ли не по пояс, повернул назад. В обратную сторону поток показался ему еще холоднее, а течение сильнее.

— Не останавливайся! — крикнул Жаба, увидев, что храбрец идет к нему. — Не задерживайся из-за меня!

Пэл не стал его слушать и выбрался на берег.

— Жаба, надо идти.

— Меня зовут Андре.

— Андре, надо идти.

— Я больше не могу.

— Андре, надо идти. Если ты сдашься, тебя отчислят.

— Значит, сдаюсь! — Он застонал. — Хочу домой, хочу к семье.

Жаба скрючился, схватившись обеими руками за живот.

— Мне больно! Мне так больно!

— Где тебе больно?

— Везде!

Ему не хотелось жить.

— Хочу сдохнуть, — выдохнул он.

— Не говори так.

— Хочу сдохнуть!

Растерянный Пэл неловко обхватил товарища руками и стал что-то нашептывать, чтобы подбодрить.

— Я сдаюсь, — повторил Жаба. — Сдаюсь и возвращаюсь во Францию.

— Если ты сдашься, они не дадут тебе вернуться.

И Пэл, решив, что случай из ряда вон выходящий, нарушил обещание, данное Кею, и выдал невыносимую тайну:

— Тебя посадят. Если ты сдашься, тебя посадят в тюрьму.

Жаба заплакал. Пэл чувствовал, как по его рукам текут слезы, слезы страха, ярости и стыда. И Сын поволок Жабу за собой догонять остальных.

* * *

Вместе с ноябрем закончилась и учеба в подготовительной школе. Последней была на редкость напряженная тренировка в морозную ночь. Макс, слабевший день ото дня, был отсеян во время бега. Когда оставшиеся курсанты, вернувшись с заключительного испытания, собрались в столовой перекусить, лейтенант Питер объявил, что их пребывание в Суррее окончено. Они поздравили друг друга. Столовая теперь казалась опустевшей — три недели назад их было вдвое больше, отсеивали безжалостно. И все пошли покурить на пригорке в последний раз.

В ту ночь Пэл решил не возвращаться к себе в спальню, к уснувшим товарищам. Он двинулся по коридору и постучал в дверь Лоры. Она открыла, улыбнулась, приложила палец к его губам, чтобы не шумел, и знаком пригласила войти. С минуту они посидели на одной из кроватей, глядя друг на друга, гордые всем, что совершили, но измотанные физически и морально. Потом легли вместе. Пэл обнял ее, а она положила ладони на сжимающие ее руки.

6

В Париже угасал отец, одинокий, без сына.

Ноябрь подходил к концу, Поль-Эмиль уехал уже два с половиной месяца назад. Удачно ли он добрался? Наверняка… Но что, черт возьми, он теперь делает?

Он нередко заходил в комнату мальчика, смотрел на его вещи. Спрашивал себя, почему не положил ему в сумку вон ту куртку, ту книгу или красивую фотографию. И часто себя ругал.

Однажды в воскресенье он спустил с чердака детские игрушки Пэла. Поставил в гостиной большую электрическую железную дорогу, вытащил туннели из папье-маше и оловянные фигурки. А позже даже докупил новые детали.