Последние дни царской семьи - [12]

Между тем, у Голицына, по обычаю, укоренившемуся с Горемыкинских времён, были уже заранее заготовлены и подписаны царём указы Сенату, как о перерыве, так и о роспуске Думы. Текст указа о роспуске был следующий:

«На основании статьи 105 Основных Государственных Законов повелеваем: Государственную Думу распустить с назначением времени созыва вновь избранной Думы на (пропуск числа, месяца и года).

О времени производства новых выборов в Государственную Думу последуют от нас особые указания.

Правительствующий Сенат не оставит учинить к исполнению сего надлежащее распоряжение. 

Николай».

Этот указ был испрошен ещё Штюрмером перед 1 ноября; потом он был в руках у Трепова и, наконец, перешёл к Голицыну, которому царь сказал: «Держите у себя, а когда нужно будет, используйте». Голицын перед 14 февраля показывал бланк Ладыженскому, который, по его словам, убедил Голицына, что это будет нарушением основных законов, с чем Голицын согласился.

14 февраля открылись заседания Государственной Думы. Родзянко указал накануне, в беседе с журналистами, на вред уличных выступлений и на «патриотическое» настроение рабочих. В заседании, где присутствовали Голицын, Риттих, Шаховской, Кригер-Войновский и союзные послы, обширное разъяснение дал Риттих, рассмотрение его разъяснений было отложено; большие речи по общей политике произнесли Чхеидзе, Пуришкевич и Ефремов. Газеты констатировали, что первый день Думы кажется бледным, сравнительно с общим настроением страны.

Открытие Государственного Совета ознаменовалось инцидентом: Щегловитов не дал Д. Д. Гримму сделать внеочередное заявление, после чего зал заседания покинула вся левая группа, часть группы центра и некоторые беспартийные.

Обыватели несколько опасались с утра выходить на улицу, но в центре города день прошёл спокойно. По донесению охранного отделения, бастовало 58 предприятий с 89 576 рабочими, были отдельные выступления (на Петергофском шоссе – с красными флагами), попытки собраться у Таврического дворца, подавленные полицией, и сходки в университете и политехникуме.

15 февраля в заседании Государственной Думы произнесли по общей политике речи Милюков и Керенский. «Кто-то из министров или служащих канцелярии» доложил кн. Голицыну, что речь Керенского чуть ли не призывала к цареубийству. Голицын попросил у Родзянки нецензурованную стенограмму речи, в чём Родзянко ему отказал. Председатель Совета Министров, по его словам, не настаивал и «был очень рад», что Керенский не произнёс слова о цареубийстве, ибо «в противном случае он счёл бы своим долгом передать депутата судебной власти».

В этот день бастовало только 20 предприятий с 24 840 рабочими, на Московском шоссе появлялся красный флаг, и в университет, где была сходка, вводили полицию. В следующие дни забастовки пошли на убыль, и до 23 февраля были только отдельные невыходы на работу и предъявление требований со стороны рабочих.

III ПЕРЕВОРОТ Последовательный ход событий с начала революции (23 февраля) до отречения Михаила Александровича (3 марта) – в Петербурге, Царском Селе, Могилёве (Ставке), Москве, по пути следования императорского поезда из Могилёва в Псков и поезда с отрядом генерала Иванова из Могилёва в Царское Село и обратно и в Пскове

22 февраля, в среду, царь выехал из Царского Села в Ставку, в Могилёв. «Этот отъезд, – пишет Дубенский, – был неожиданный; многие думали, что государь не оставит императрицу в эти тревожные дни. Вчера прибывший из Ялты генерал Спиридович говорил, что слухи идут о намерении убить Вырубову и даже Александру Фёдоровну, что ничего не делается, дабы изменить настроение в царской семье, и эти слова верны».

Разговоры об ответственном министерстве уже были, Дубенский предполагает, что произошло нечто, и царь вызвал Алексеева. Царь уехал с тем, чтобы вернуться 1 марта.

В четверг, 23 февраля, в Петербурге начались волнения. В разных частях города народ собирался с криками «хлеба». Появились красные знамёна с революционными надписями. Бастовало от 43 до 50 предприятий, т. е. от 78 500 до 87 500 рабочих. За порядком следила ещё полиция, но вызывались уже и воинские наряды.

Протопопов просил Хабалова выпустить воззвание к населению о том, что хлеба хватит.

Хабалов пригласил пекарей и сказал им, что волнения вызваны не столько недостатком хлеба, сколько провокацией, последний вывод он сделал из донесения охранного отделения об аресте рабочей группы.

Запасы города и уполномоченного достигали 500 000 пудов ржаной и пшеничной муки, чего, при желательном отпуске в 40 000 пудов, хватило бы дней на 10 – 12. Хабалов потребовал от Вейса, чтобы он увеличил отпуск муки. Вейс возражал, что надо быть осторожным, и доложил, что лично видел достаточные запасы муки в пяти лавках на Сампсониевском проспекте. Генерал для поручений Перцов, посланный Хабаловым, доложил, что и в лавках на Гороховой мука есть.

В заседании Государственной Думы из членов правительства присутствовали Риттих и Рейн. Впервые появился депутат Марков 2-й. Происходили прения по продовольственному вопросу, председатель огласил письмо Рейна о снятии им законопроекта об образовании ведомства государственного здравоохранения. Социал-демократы и трудовики внесли запрос о расчёте рабочих на некоторых заводах.