Последние 18 секунд - [6]

– Не вредит, – произнесла она после минутного молчания.

«Черри, вас ведь преследуют тяжелые сны, как вы не понимаете?» Врачам не нравилось то, что она делает, и они предупреждали о непредсказуемых последствиях. Ее уверяли, что она взялась за опасное, противное природе занятие. «Оно точно ухудшит ваше состояние. Стресс может перейти в психоз».

Однако люди привыкли к опасностям. Полицейские, врачи и санитары «скорой помощи», солдаты – все они научились преодолевать страх. Да, то, что она видела в глазах несчастных жертв, оседало в памяти, но никто еще не умер от воспоминаний.

Кроме того, Черри содрогалась при мысли, что будет жить бесполезным человеком.

Еще ребенком она мечтала стать знаменитостью, выдающейся женщиной, таким человеком, как врачи, политики или космонавты на картинках в учебниках. Хотела поступить в университет, овладеть научными знаниями и сделаться полезной обществу.

Но мечты так и оставались мечтами. Она была бедной сиротой, прозябавшей в детском доме. Очень скоро она поняла, что слепая девочка, у которой нет ни прошлого, ни будущего, никому не нужна. Осознала, что без денег, которые она могла получить только от родителей, ее мечты никогда не сбудутся.

Какая ирония заключалась в том, что лишь теперь, когда Черри сделалась знаменитостью и имеет достаточно денег, чтобы оплатить обучение в колледже, университеты распахивают перед ней свои двери, ученые собираются обсудить феномен Черри Мур, а медики стараются спасти ее от нее самой.

Да, она сама добилась всего. Мечты ее осуществились, а она не желает жить во тьме и в страхе. Она будет жить и работать, даже рискуя сойти с ума.

– Вам снятся сны? – Карпович задал вопрос таким тихим, мягким тоном, что Черри едва расслышала его.

– Кому они не снятся? Вам, Эдвард, снится ваша работа. Мне снится то, что я узнаю об умерших. Даже жертвам снятся сны. Последние секунды своей жизни доктор Донован думал о бетонной поилке, ведь он думал о ней почти каждый день на протяжении тридцати лет. Эдвард, вы говорили, что здесь разводили крупный рогатый скот, но я вижу у своих ног овец.

– Овец? – удивленно воскликнул Торлино.

Черри допила коктейль.

– А если скот купили потому, что недалеко от дома уже была бетонная поилка, а поилку установили, чтобы скрыть могилу? Согласно инвентаризационной описи в хозяйстве Донована имелся небольшой подъемный кран. Так что он сам мог установить тяжелый бак.

Карпович посетовал – почему он сам не подумал об этом.

– Зачем ему было возиться? – произнес Торлино. – Взял бы и закопал ее там, под деревьями.

– Чтобы полиция увидела свежевскопанную землю? – иронически заметил Карпович.

– Он все рассчитал, – сказала Черри. – Все выглядело естественно: стадо коров, расплесканная ими вода вокруг поилки, их следы на земле. Кому могло прийти в голову, что здесь что-то не то.

– Да, но при чем тут овцы? – спросил Торлино.

– Полагаю, до убийства у него были овцы, – ответила Черри. – Мне даже видится, как он стоит посреди овечьего стада и размышляет, что делать с телом Карен Кунц. Потом решает поставить бетонную поилку на том месте, где он ее закопал. Стенки у нее высокие, а овцы – животные низкорослые. Вот он их и продал, взамен купил коров.

2

Тексома, штат Оклахома

Воскресенье, 10 апреля

Над Оклахомой протянулся грозовой фронт. Бушевал ветер, гоня тяжелые тучи. Они сталкивались, сбивались в бесформенные груды, снова расползались по иссиня-черному небу, прорезаемому изломанными стрелами молний.

Прозвонил церковный колокол. Те, кто желал помолиться Всевышнему, разбрелись по своим приходам. Эрл Оберлейн Сайкс молиться не собирался. Из зарешеченного окна камеры он смотрел на приближающуюся грозу.

Где-то в недрах огромного здания раздавались звонки, открывались и закрывались двери с электронными запорами, слышались покрикивания и торопливые шаркающие шаги.

Внутренние стены тюрьмы были высотой с четырехэтажный дом и толщиной в метр. По верху стен тянулись спирали колючей проволоки и километры электрического провода под током высокого напряжения. Тюрьму окружали десятиметровые стены ограждения тоже с витками колючей проволоки, электрическими проводами и сверхчувствительной системой сигнализации. По стенам расхаживали охранники с автоматами, снабженными оптическим прицелом.

За оградой расстилались десятки и десятки квадратных километров голой равнины: ни жилья, ни дорог, ни линий электропередач, ни надежды на побег. Прожекторы с вертолетов высветят любого.

Сайкс уже не думал ни о тюремных стычках, ни о том, что было за ними. Оклахома его больше не интересовала. Он сидел на нарах в одних трусах весь в поту. Из-за недостатка солнечного света и малоподвижного образа жизни мышцы стали дряблыми, кожа обвисла. На предплечьях виднелась выцветшая зеленая татуировка: на одном – злющий гном, на другом – голая женщина. На левой ладони было выцарапано «любовь», на правой руке – «ненависть». Над карими, с желчной желтизной, глазами нависали тяжелые выпуклые, как у пресмыкающихся, веки. По горлу от подбородка к груди червем извивался шрам – это какой-то доходяга из сокамерников порезал его крышкой от суповой кастрюли. За ухом у Сайкса вскочил большой прыщ, похожий на початок цветной капусты. Другой прыщ вырос под мошонкой. Постоянно чесалась на шее бляшка величиной с четвертной. Иногда он раздирал омертвевшую кожу до крови.