Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница - [48]

В конце концов мы поладили, и я вернулся в таверну, сопровождаемый новым рабом.

У Кассо лицо вытянулось, когда он узнал, что будет служить не мне, а Бельтану, но еще до наступления ночи от тепла, сытной пищи и веселого общества он распрямился, развернулся, как растение, выросшее в темноте и вдруг очутившееся среди солнца и воды. Бельтан не находил слов, чтобы выразить свою благодарность, и, не откладывая, принялся разъяснять и расхваливать перед новым слугой свое ремесло. Кажется, Кассо нарочно не мог бы сыскать себе место, где его немота была бы столь малой помехой. Мне даже подумалось, что Бельтану положительно нравится иметь бессловесного слугу. Ниниан тоже почти не говорил, но он и не слушал. А Кассо впитывал слова мастера, перебирая загрубелыми пальцами тонкие изделия, и ум его прямо на глазах пробуждался от безнадежного и бессильного оцепенения.

Таверна была слишком мала, а мы не могли показать, что у нас есть средства на отдельное помещение, но в дальнем конце общего зала имелся альков, в нем стояли стол и две лежанки, и там мы расположились достаточно уединенно. Никто не обращал на нас внимания, а мы слушали, что рассказывают захожие гости. Определенно мы ничего не узнали, а вот слухов было хоть отбавляй – например, что Артур дал и выиграл два сражения и саксы приняли его условия; что верховный король находится в Линнуисе, где и пробудет еще некоторое время, и что Лота ждут домой со дня на день.

На самом-то деле он прибыл только через четыре дня. Все это время я сидел в таверне, составляя письма Игрейне и Артуру, а вечерами бродил по городу и окрестностям, знакомясь с улицами и проселками. Город был невелик, на незнакомого человека глазели как на диковину, и я, чтобы не привлекать взглядов, выходил на прогулку, когда смеркалось и горожане сидели за ужином. По тем же соображениям я никого не оповещал о том, что я лекарь, людям хватало выше головы и Бельтана, в мою сторону просто не смотрели. Я думаю, меня принимали за бедного писца. Ульфин часами толкался у городских ворот, собирая слухи и дожидаясь вестей о прибытии Лота. А простодушный, ничего не подозревающий Бельтан занимался своим делом. Он установил неподалеку от таверны на рыночной площади плавильную печку и начал обучать Кассо паяльным и починочным работам. Этим он вызвал интерес, а вслед за интересом пришли заказы, и скоро у золотых дел мастера отбою не стало от покупателей.

И это на третий день привело к последствиям, на которые мы рассчитывали. Служанка королевы Линд, проходя рыночной площадью, заметила Бельтана, подошла и напомнила ему о себе. А Бельтан отослал ее домой с поклоном ее госпоже и с новой пряжкой на пояске и за эту щедрость был вознагражден. Назавтра за ним прислали из замка, и он, ликуя, отправился туда в сопровождении нагруженного Кассо.

Даже не будь Кассо немым, от него бы я все равно ничего не узнал. Едва они вошли через задние ворота, как Кассо задержали и оставили дожидаться в будке привратника. Золотых дел мастера придворные слуги препроводили к королеве одного.

Вернулся он в таверну в сумерки, распираемый избытком впечатлений. Он хотя и любил прихвастнуть знакомством с великими людьми, но на самом деле впервые побывал в королевском замке, и Моргауза была первой королевой, которая пожелала надеть его украшения. Допущенный в Йорке пред очи королевы, он с тех пор всегда отзывался о ней восторженно, но теперь восторг перерос в настоящее поклонение: ее розово-золотистая краса даже на него вблизи оказала свое магическое действие. За ужином возбужденный Бельтан рассказывал нам во всех подробностях, как все происходило, не допуская и мысли, что мне это может быть неинтересно. Он повторил нам с Кассо (Ульфин по-прежнему отсутствовал) слово в слово все, что было сказано во время его посещения королевы, и как она была хороша, и как хвалила его работу, какую выказала щедрость, купив три украшения и приняв в дар четвертое, и даже какими духами от нее пахло. Он постарался описать и роскошь ее туалета, и богатое убранство зала, в котором она его принимала, но здесь нам пришлось довольствоваться лишь самыми общими впечатлениями – пронизанная пестрым светом благоухающая дымка, прохладное сияние дня, падающее из окон на переливчато-янтарную парчу и на розовое золото волос, шуршание шелка и горячее потрескивание поленьев в очаге, с утра растопленном ввиду пасмурной погоды. И музыка – девичий голосок, напевающий колыбельную песню.

– Значит, и дитя тоже было там?

– А как же. Спало в высокой колыбели вблизи очага. Я ясно видел против пламени. И тут же девушка, что качала колыбель и пела. А сверху свисал шелковый кисейный полог и в нем колокольчик, он отсвечивал огнем и позвякивал при каждом колыхании. Настоящая королевская колыбель. Восхитительно! Вот когда я подосадовал на мои старые глаза.

– А дитя ты тоже видел?

Оказалось, что дитяти он не видел. Оно проснулось и заплакало тихонько, но нянюшка его успокоила, не беря на руки. Королева как раз примеряла ожерелье, она, не оглядываясь, взяла зеркальце из рук девушки и повелела той спеть младенцу песенку.