Последнее приключение капитана Немо - [9]

— Ну так найдите мне капитана Пержинку! — Серый двойник недоумевающе посмотрел на капитана. — Ладислава Пержинку, прославленного героя, прозванного Немо… — продолжал капитан, озираясь по сторонам, опасаясь, как бы его не услышал кто-нибудь из знакомых.

Но серый двойник только недоуменно покачал головой.

— Вы, вероятно, имеете в виду Игоря Пержинку? — Игорем звали подслеповатого сына капитана. — Дворжак, Яначек, Пержинка? Три величайших музыканта Чехии? — вежливо переспросил он.

— Музыканта?

— Я хочу сказать, композитора… Пержинка, конечно, величайший из них. Это знает теперь каждый ребенок. Дом, где он жил, сохраняется уже тысячу лет в том же виде, как и при его жизни. В нем проводятся концерты и дискуссии по вопросам музыки, вы найдете там массу людей… — он подчеркнул слово «людей».

Итак, спустя тысячу лет капитан Немо отправился к себе домой.

К счастью, в этот день там не было никого. Немо опасался, что даже после стольких лет ему не выдержать кошачьего концерта сына. Их домик стоял теперь посреди парка, все соседние виллы снесли. Еще издали капитан увидел на фасаде две сверкающие золотые доски. Одна, посвященная памяти его сына, прославляла произведения, которые он здесь написал, и его музыкальные заслуги. На второй — он с сердцебиением приблизился к ней увековечили имя его жены. В память капитана Немо мемориальной доски здесь не было. Он перечитал надписи еще раз, но своего имени так и не нашел.

— Она умерла за год до первого исполнения концерта Игоря в Рудольфине, — сказал кто-то. Немо испуганно оглянулся. Из-за кустарника вышел его собственный помощник. — Ей приходилось ухаживать за вашим сыном, потому что он совершенно ослеп. Она ходила за ним двадцать лет, и умер он у нее на руках. А славы его она так и не дождалась. Признание пришло через год после ее смерти. Она была святой, капитан.

— Почему вы мне это говорите?

— Потому что я любил ее.

— Но вы никогда об этом не заикались…

— Неужели вам не казалось странным, что я хожу к вам домой, радуюсь каждой возможности побыть около нее. А вы изменяли ей с той черной девушкой, которая вышла замуж через неделю после нашего отлета.

— Это неправда!

— Нет, правда. У нее было двенадцать детей. Можете установить, кто ее потомки. Их сейчас около сотни. Ведь я летал на «Наутилусе» только из-за вашей жены, хотел доказать ей, что не так уж трудно быть прославленным героем и я способен на то же, что и вы, хоть я и уже в плечах. Но она любила только вас. А вы любили ту девушку.

— Вот еще одна из странностей жизни, не так ли? Еще один вопрос.

— Это не вопрос, а констатация факта. Ваше поведение было позорно.

Помощник еще никогда не говорил с ним в таком тоне. Немо повернулся и ушел. Необходимо было снова что-то придумать для экипажа, снова найти для себя и для них какую-нибудь задачу, потому что такое времяпрепровождение слишком напоминало ничем не заполненные дни полета во Вселенной.

Но в Управлении по астронавтике ему ничего не могли предложить.

— У нас все задания выполняют экипажи, состоящие из роботов. Не понимаю, зачем вам рисковать жизнью? Зачем делать то, с чем могут справиться автоматы, и пренебрегать задачами, посильными только для людей?

— Посмотрите мои документы, — настаивал Немо, уподобившийся назойливому просителю, который теряет последнюю надежду. — Я могу вести воздушный корабль не хуже, чем это делают ваши машины. И у меня команда из ребят, которые пойдут за мной в огонь и воду.

— Никакой человеческий организм не выдержит нашей космической программы. Мы просто не можем использовать вас. Сейчас мы исследуем искривление пространства, свойства света, возможность достижения еще больших скоростей. Такие задачи непосильны для вас. Займитесь философией, искусством или эстетикой. Сейчас это самое важное…

— Я уже стар для этого, — сказал капитан и встал.

Серый чиновник выразил свое сожаление. Тут стена кабинета раздвинулась и показался его двойник, человек лет пятидесяти, одетый как художник, с кистью и палитрой в руках. За его спиной виднелась огромная, едва начатая картина.

— Когда кто-нибудь утверждает, что для него еще не наступило или уже прошло время занятий философией, — произнес он звучным голосом, — это все равно, как если бы человек заявил, что для него еще не наступила или уже миновала пора блаженства. Слова Эпикура, друг мой. Изречению этому уже три с половиной тысячи лет. Выберите любой вид творческой деятельности, У каждого человека есть какой-нибудь талант, дающий ему ощущение жизни, возможность самому себе доказать факт своего существования и лучше всего себя выявить. А технические игрушки оставьте детям и машинам. Кого они могут теперь интересовать! У нас более серьезные задачи. Сейчас важнее всего решить основные вопросы бытия…

Такие разговоры Немо уже слышал.

— А хоть кто-нибудь их решил? — спросил он.

— Человечество еще слишком молодо, чтобы ответить на такие вопросы, друг мой. Это вам не то, что расщепить атом или облететь вокруг Юпитера. Для решения их нужны время и терпение, надо отдаться им целиком, на них отвечают не только словами, но всем своим образом жизни…

— Мне уже не переделать себя. Явлюсь завтра с экипажем на старый космодром, — окончательно решил капитан.