Последнее дело «Валетов» - [13]

Вернулся смотритель полицейского дома:

— Ну что, потолковали? Можно уводить?

— Можно, — разрешил Алексей.

На пороге Евсеев остановился:

— Явите такую божескую милость, уважаемый Алексей Васильевич — зайдите в Тверской полицейский дом к акушерке Раисе Ниловой. Пусть она мне поесть чего принесёт, да денег, хотя бы, рублей пять. Больно уж здесь голодно.

Каков наглец, подумал Алексей, совсем совесть потерял. И не без ехидства, ответил:

— Ничего. Воздержание и пост тебе полезны — они душу просветляют. Считай, что мы с господином Крутовым на тебя епитимью наложили. Правда, Василий Петрович?

— Само собой, — согласился смотритель. — Тем более, в соответствии с инструкцией, передачи подследственным не полагаются. Бывают, конечно, исключения — передадут им папирос или деньжат, чтобы чайком могли побаловаться. Но раз Алексей Васильевич приказал, то никаких поблажек.

Когда Евсеева увели, Алексей поинтересовался у смотрителя полицейского дома:

— Василий Петрович, а как по имени отчеству зовут нового младшего помощника пристава 2-го участка Баяновского?

— Павел Филиппович.

Вот и Поль нашёлся, подумал Лавровский.

Глава 8. МНИМЫЙ СЫЩИК

"Мясницкие меблированные комнаты" находились в доме Фёдора Ивановича Малюшина на углу Лубянской площади и Мясницкой улицы. Публика в них квартировала солидная — в основном, провинциальные купцы и комиссионеры, приехавшие в Москву с образцами своих товаров.

… В прошлом году Лавровский от одного из московских старожилов услышал, что под этим домом находятся бесхозные глубокие подвалы. В них, судя по всему, в XVIII веке была секретная тюрьма Тайной экспедиции, в которой содержались самые отпетые злодеи, в том числе Емельян Пугачёв. Подумав, что материал может получиться весьма интересным, Алексей хотел было осмотреть эти подвалы. Обратился за содействием к хозяину дома. Тот пришёл в ужас:

— Да от нас, после вашей статьи, все жильцы разбегутся! Провинциалы — народ пугливый. А тут такие страсти-мордасти — катакомбы, подземные ходы незнамо куда ведущие… Ради бога, не пишите ничего. А за мной не пропадёт.

Пришлось его уважить.

Хозяйство у Малюшина было большое. Кроме меблированных комнат ему принадлежала чаеторговое заведение в Черкасском переулке и трёхэтажный доходный дом на Цветном бульваре. Но Алексею повезло — он застал Фёдора Ивановича в номерах.

— Должок за вами, — поздоровавшись, сказал Лавровский.

— Помню, помню… Чем могу служить?

— Один постоялец ваш меня интересует. Щебнев его фамилия.

— Был такой. Самарский 2-й гильдии купец Иван Васильевич Щебнев. Да только вчера вечером съехал он.

— Замечалось за ним, что-нибудь подозрительное, странное?

— Прислуга ничего такого не докладывала. Но, на всякий случай, сейчас расспросим.

Коридорный и горничная мялись. Они явно, что-то знали, но сказать не решались. А швейцар, по виду из отставных унтеров николаевского времени — с роскошными седыми усами, выправкой и громогласным басом, зычно рявкнул:

— Так точно, замечали! Только говорить не велено!

— Кем это не велено? — в изумлении поднял густые брови Малюшин. — Ты, Ерофеич, ври, да не завирайся. Я здесь хозяин!

— Так точно, ваше степенство! Только Иван Васильевич всё равно не велели, поскольку это дело государственной важности.

— Ты пьян, что ли? — возмутился Малюшин. — Какие у купца могут быть дела государственные?

— Никак нет! Тверёзый с самого утра. Только не велено сказывать.

— Иван Васильевич и не купец вовсе, — вступила в разговор горничная. — Они сыщик. Из самого Петербурга приехали. Ловить нигу… ниху…

— Нигилистов-с, — подсказал коридорный.

Алексей начал догадываться, в чём тут дело:

— Ну, если так, то, какие у вас от меня могут быть секреты! Ведь я и сам такой же сыщик. Из вас, кто грамоте обучен?

— Так точно! — сказал швейцар.

— Тогда читай, — Алексей протянул ему "открытый лист", полученный в канцелярии генерал-губернатора.

Перебивая друг друга, прислуга поведала много любопытного. Выяснилось, что борода у Щебнева подвесная, усы наклеенные, а на самом деле лицо у него бритое, как у актёра. Из номеров он уходил то в долгополом сюртуке и сапогах бутылками, то в модной визитке и цилиндре, то в вицмундире судебного ведомства. А один раз даже в форме ахтырского гусара. Весь этот маскарад Щебнев объяснял тем, что следит за опасным государственным преступником. Чтобы не привлекать внимание соседей зачастую пользовался чёрным ходом — швейцар даже отдал ему запасные ключи.

— А в полицейский мундир случалось ему рядиться? — поинтересовался Алексей.

— Чего не видел, того не видел, — ответил коридорный.

— В гости к нему полицейские приходили?

— Никак нет! Купцы приходили, господа разные. Студент один на своём рысаке приезжал. Женщины бывали, — обстоятельно доложил швейцар и прикрикнул на прыснувшую в кулак горничную. — Чего ржешь как кобыла? Они к Ивану Васильевичу по делу приходили.

— Полковница к мужчинам в номера за одним делом ходит, — притворно стыдливо потупила глаза горничная. — За энтим самым.

Алексей слушал их и, время от времени, делал в записной книжке пометки о тех, с кем встречался Щебнев.

"Зинка — полковница, лет 30. Высокая, дородная. Замарьяживала пьяных на Цветном бульваре. Сейчас содержит пивную в Малом Колосовом переулке… Студент технического училища, лет 20. Стройный красавчик. Слегка заикается. Приезжал на своём рысаке… Судейский, лет 30–35. В золотом пенсне. Высокий лоб с большими залысинами. Нервный тип — дергается левая щека…."