После зимы - [48]

«Трибунал так трибунал», — окончательно решил он.

Эпилог

Липы пахли просто одуряюще, и воздух был пропитан этим мягким сладким запахом.

— И что вы сделали потом? — трагическим шепотом спросила Жиёль и затаила дыхание в ожидании ответа.

Чай, которым господин Маэда поил уже который час всю съемочную группу, тоже пах липой. Под пирожки с рисом и яйцом он шел на ура. За время этого интервью репортерша, наверное, поправилась на несколько килограммов, столько сладостей впихнул в неё хлебосольный хозяин дома.

— Как это что? Отправился под трибунал, конечно, — молвил господин Маэда и продолжил, сохраняя на лице выражение безмятежности. — Формально я отвечал за жизнь императрицы, я же собственноручно убил офицера Особого отдела. Получил по приговору пятнадцать лет лагеря и пожизненное проживание в колонии-поселении с поражением в правах. Отсидел же всего пять лет: два года пока не закончилась война, и еще три — пока шел Международный трибунал по Арайне. А затем меня отпустили на все четыре стороны. Но зато я там жену нашел. В соседнем лагере для перемещенных лиц. Она была ситтори по матери. Вернулись потом сюда, в дом деда, вместе и стали жить-поживать, наживать добро, рожать детей. Вот такая история, милая барышня.

— Но для всего мира вы так и остались убийцей императрицы Химары. Это так несправедливо!

Благообразный дедуля, в которого за прошедшие пятьдесят лет превратился капитан Маэда, усмехнулся в куцую белоснежную бороденку. Жиёль уже предвкушала, как шикарно он будет смотреться в кадре.

— Ну почему же сразу для всех-то? Кому надо, те давно всё знают, и в Арайне и у вас — в Ситтори. Родина меня честно реабилитировала, справку дала, что никакой я не военный преступник. А совсем даже наоборот. Ваше правительство мне уже лет двадцать пенсию платит. Небольшую, конечно, но все равно приятно. Я её не трачу, собираю внукам на учебу. А маршал Еринда, мир душе его, в свое время прислал медальку за особые заслуги перед республикой.

Ребята из группы переглянулись между собой. Великого Маршала принято было считать самой двойственной фигурой новейшей отечественной истории. С одной стороны, он освободил страну от оккупантов, а с другой — десять лет правил Ситтори как военный диктатор. Памятник ему поставили, но времена его правления старались в ситторийских СМИ обходить стороной.

Зрачок правого глаза у старика лукаво и немного неестественно сверкнул между отечных век. Господину Маэде недавно заменили пораженный катарактой хрусталик, что обошлось его семье отнюдь не дешево. Что означало: деда холили и лелеяли.

— Кинерим тоже в стороне не остался. Его превосходительство Вайерд очень много сделал для моего освобождения из лагеря. Кстати, внучка моя, Амэро, сейчас в их Политехническом в аспирантуре.

Перед этой поездкой в Арайну у Жиёль была командировка в Кинерим, к внуку Искрина Вайерда, полному тезке своего знаменитого деда, тоже дипломату. После услышанного, ей оставалось только пожалеть, что не дано писать беллетристику. Накропать бы роман про шпионскую сеть дворцовых поваров и тайный язык кулинарных символов, при помощи которого императрица держала связь с внешним миром. Жиёль показали даже знаменитую шкатулку, ключ от которой открывал винерфильскую банковскую ячейку. И часы императрицы, показывающие час пополудни. Семье Вайерд было за что благодарить арайнского капитана, это точно.

— О! Я вам еще кое-что покажу.

Двигался он бодренько так. Сказывался активный образ жизни и посильная работа на свежем воздухе.

— Осторожнее… с микрофоном, — напомнила Жиёль, глядя как звезда её сенсационного интервью уверенно взбирается на табурет и достает с верхней полки этажерки обувную коробку.

— Глядите-ка, барышня. Вот справка о реабилитации. А это письмо на гербовой бумаге из ситторийского министерства внутренних дел о проведенном расследовании. Еще при диктатуре прислали.

При этом медаль от маршала, понимающий господин Маэда как бы невзначай отодвинул в сторону.

Жиёль и её группа с Первого Национального потратили полгода, чтобы отыскать место проживания человека, чье имя в Ситтори знал каждый школьник. Господин Маэда Кай обретался в крошечной деревушке в компании младшего из пяти своих внуков, недоверчивого юноши лет 16, вел краеведческий сайт (не без помощи того же внука) и наслаждался жизнью, насколько это доступно человеку, разменявшему девятый десяток. После освобождения из лагеря, как и было сказано, господин Маэда вернулся в родовой дом и стал учить грамоте взрослых — в основном крестьянских женщин, которые в массе своей оставались неграмотными, ну и еще подростков, по глупости бросивших школу. Но это вечерами и зимой, а так вел учет в местной артели. В качестве хобби господин Маэда переводил с ситторийского. А вот к научной работе его так и не допустили. «Внутридворцовую литературу» доверили изучать совсем другим людям, им же досталась вся слава.

«И, если уж говорить откровенно, то просто взяли и сломали человеку жизнь» — всё время думала Жиёль, и не удивилась бы резкому и гневному отказу от встречи. Но упираться или как-то иначе качать права «убийца государыни» не стал, согласился на интервью быстро и был предельно откровенен.