После занавеса Чеховские мотивы [=После Чехова] - [6]

Гуров. Один раз.

Анна. Это невозможно… люди смотрят… я приеду к вам в Москву…

Гуров. Один поцелуй.

Анна. Боже мой… клянусь, я приеду в Москву… милый…(Обвивает его руками и быстро целует.)А теперь расстанемся. Митя, я приеду к тебе в Москву. Я напишу тебе на адрес банка. Мы увидимся… в начале месяца… мой милый, дорогой мой…(Берет его лицо в ладони, снова целует.)Я должна идти… О боже, Митенька…

Гуров. А насчет Парголово ты была права.

Анна (не понимает, о чем он).Права?

Гуров. Это не в Италии.

Анна. Нет.

Гуров. В России.

Анна. Ты уверен?

Гуров. Там, где мы с тобой.

Анна. Господи!

Гуров. Я ошибался.

Анна. Нет, нет… в Москве, я обещаю… я тебе клянусь, любовь моя.

Гуров. Значит, в Москве.

Анна (быстро отворачивается). Я стала приезжать к нему в Москву. Раз в два-три месяца. При каждом удобном случае. Николаю я говорила, что еду посоветоваться с профессором насчет женской болезни. Остановившись в гостинице, я тотчас же посылала человека с запиской «Эльф приехал». Наш тайный шифр. Дмитрий любил такие шутки. Вечером он появлялся у меня, а на следующее утро я уезжала обратно в Парголово. (Вспомнила.) Кстати, с глазами у Николая стало гораздо лучше… во всяком случае, не хуже. Он теперь постоянно ходил в темных очках, и они с Ялтой много гуляли. Вскоре его перевели из губернского правления в земскую управу… или из управы в правление… (махнула рукой) ах, все равно! Его тронуло внимание начальства. Что касается «московского профессора по женским болезням»… не думаю, что он в это поверил, скорее делал вид.

Гуров. Прежде я никогда не вел двойную жизнь. Оказывается, это очень просто — в каком-то смысле. С одной стороны, ничего не изменилось: служба в банке, споры в клубе, семья, клиенты, юбилеи… все явно, и все обман.

А с другой стороны, наша жизнь вдвоем: бурная, полная восторгов и терзаний, пьянящая, как всякая тайна. Она захватила меня и швырнула в сумасшедший водоворот. И эту жизнь я считал настоящей, да, в сущности, так оно и было.

Другое дело, что эти две жизни — публичная и частная, фальшивая и настоящая — не имеют таких уж четких границ, как нам хотелось бы думать. Жизнь настоящая не обходится без фальши, а в фальшивой жизни бывают минуты подлинного чувства. Иногда вдруг все перемешается, и ты уже не можешь отличить одну от другой. Не то, чтобы я запутался. Так сложилось. Очевидным было одно: я ее любил. Да, я никого так не любил — ни до, ни после.

Почему ты плачешь?

Анна. Сейчас пройдет.

Гуров (обнимает ее).Шшш.

Анна. Не знаю, что со мной. Так глупо.

Гуров. Сегодня твои волосы иначе пахнут. Новые духи?

Анна. Митя, наша жизнь разбита, неужели ты не видишь!

Гуров. Что с тобой сегодня?

Анна. Видимся тайно, обманываем, живем, как беглые…

Гуров. Моя чудная беглянка!

Анна. Но как мы можем убежать, когда мы оба несвободны? Если бы ты знал, как я тебя люблю… я тебя боготворю. Ах, Митенька, родной мой, скажи, что ты будешь любить меня всегда!

Гуров. И вправду ведь боготворила. Да и я, кажется, впервые в жизни готов был ее боготворить. Разве я мог сказать ей, что в один прекрасный день все это закончится? Она бы мне все равно не поверила.

Они стоят спиной друг к другу, крепко держась за руки.

Анна. Митя, ты ведь будешь любить меня всегда?

Гуров. Да.

Анна. Я тоже.

Гуров. Я знаю.

Анна. Мы счастливые. Ты хоть понимаешь, какие мы счастливые? Много ли ты знаешь людей, которым выпало такое счастье? Нас сам бог соединил.

Гуров. Да.

Анна. Нет, правда. Это судьба.

Гуров. Да.

Анна. В эти минуты, а их было много-много, мне казалось, мы что-нибудь придумаем, найдем какое-то решение. Бог вмешается! Пошлет чудесное избавление, и наше счастье будет полным. Полным и вечным. Но когда оно еще будет, это чудо, а пока надо долго, долго идти и спотыкаться. Самое сложное и трудное только начинается.

Гуров. Анна, поцелуй меня.

Они целуются. Где-то звучит бравурный военный марш.

Медведь По мотивам водевиля А.П.Чехова

Действующие лица:

Елена Ивановна Попова — молодая привлекательная вдова, помещица

Григорий Степанович Смирнов — средних лет, физически крепок и напорист, помещик

Лука— лакей Поповой, старик

Гостиная в усадьбе Поповой. Жаркий летний день.

ПОПОВА сидит на кушетке и читает книгу. После смерти ее мужа прошел почти год, но она все еще стойко носит траур, вся в черном. Входит ЛУКА, пошатываясь под тяжестью корзины с дровами. Ставит корзину возле печки, вытирает взмокший лоб и шею. Раскладывает дрова.

Лука. Жара… а я дрова таскаю. А спросите меня, зачем? А по привычке. Принес корзину дров, разложил у печки. Порядок! (С трудом разгибается.) Ох, и наломался! А годы-то уже не те. Так недолго и богу душу отдать.

Попова(в своих мыслях). Что?

Лука. Нехорошо, барыня. Такая лепота, а вы из дому не выходите! (Со смешком.) Девки вон — слышите? — весь крыжовник обобрали, за смородину принялись. (В распахнутое окно.) Дарья! Пелагея! Небось, от помощи-то не откажетесь? (Разбитная Дарья отвечает ему какой-то скабрезностью, девки громко хохочут. Смущенно покосившись на барыню, Лука кричит в окно.) У, бесстыжая! (Поповой.) Мало ее пороли. Ишь, языкастая!.. (Пауза, смотрит в окно.) Даже кошка и та свое удовольствие понимает…