После всех этих лет - [16]

Самый простой путь — спуститься по деревянной лестнице в конце нашей лужайки за домом вниз на берег — через пляж — и вверх по каменным ступенькам, к задней стороне их дома. Обычно мы со Стефани ездили друг к другу на машине. На этот раз я выбрала длинный путь. Почти четверть мили пешком до Анкоридж-лейн, вверх по Хилл-роуд прямо к Эмеральд-Пойнт. Я не была уверена, что это меня отвлечет, успокоит или, что я обнаружу улики преступления.

Ничего примечательного перед домом, только группа полицейских в форме. Их безупречный вид говорил о том, что полицейское управление Нассау преуспело в пополнении своего штата восхитительными голубоглазыми мужчинами и может даже рискнуть выиграть приз по случаю Дня памяти Мартина Лютера Кинга.

Тюремная машина, выглядевшая не такой, устрашающей из окна моего дома, хранила свою тайну за зашторенными окнами. Полицейский в темно-бордовом пиджаке, которого я уже видела раньше, осторожно приоткрыл дверь машины, так, чтобы только проскользнуть внутрь, и резко захлопнул ее обратно.

Человек, занимавшийся на Хилл-роуд, был не очень замкнутым. Когда я приблизилась к нему, он раскладывал совком какое-то белое вещество. Другой давал ему указания, но потом тоже включился в работу. Он начал фотографировать. Он вытягивался, припадая к земле, но вместо того, чтобы снимать багряно-золотисто-оранжевый лес, он кадр за кадром снимал широкие белые ленты и ограниченное ими пространство. Я украдкой посмотрела: следы шин. Меня немного беспокоило, как бы то, что я слоняюсь здесь без всякой причины, не вызвало подозрений. Но эти двое, по-видимому, были не против зрителей. Округ Шорхэвен с плотностью населения один человек с хорошим вкусом на один акр, должно быть, представлялся им скучноватым. Они приветливо кивнули любезной хозяйке. Я ответила им и стала наблюдать за их работой. Кроме следов машины Ричи, были и другие. Мне все они казались одинаковыми, глубоко отпечатанные на грязной почве, такой же ширины, не тронутые ни ветром, ни осенним дождем.

— Откуда вы знаете, какие именно следы нужно замерять? — спросила я.

— А мы измеряем все, — ответил фотограф.

— Да, — подтвердил другой. — Все.

Они захихикали, довольные своим ответом.

— Здесь их еще много, — добавил он, указывая на следы, которые вели прямо к «ламборгини».

Было совершенно ясно, что Ричи свернул с дороги и оставил машину на лесной полосе. Не лучшее место для укрытия, но достаточно надежное. Играя сотни раз в теннис с Картером, Ричи хорошо знал это место. Там не надо было пробираться сквозь заросли ядовитого плюща, чтобы выбраться на грязную тропинку, ведущую к корту, на которой ваша машина уже будет видна. Партнеры Тиллотсона по теннису парковали здесь машины, потому что не хотели искушать автомобильного вора своими новенькими желто-красными «ягуарами» и не желали получить талон на штраф от местных полицейских за парковку на улице, а не в поместье, что считалось в нашем кругу дурным тоном.

Мужчины убрали рулетку и фотоаппарат и удалились. Я тоже. Дорога в Эмеральд-Пойнт никогда раньше не казалась мне такой крутой. Привыкшая проходить ежедневно по три мили, сейчас я при каждом шаге ощущала жгучую боль в икрах, и моя грудь при каждом вздохе болезненно сжималась. Когда теряешь ощущение времени и пространства, дорога, ведущая к дому, кажется бесконечной.

Совсем запыхавшись и даже слегка испугавшись, я, наконец, обнаружила дом. Я поднялась по высоким каменным ступеням и очутилась перед огромной красного дерева дверью. Дом Тиллотсонов, в стиле эпохи Тюдоров, был очень массивным. Резкий звонок дверного колокольчика прозвучал за дверью.

Когда кто-то из многочисленных слуг Тиллотсонов открыл дверь, я еще не успела отдышаться. Внезапно я почувствовала боль в груди, Я попыталась вспомнить, что я читала в разделе «Здоровье» в «Нью-Йорк таймс» о том, какие ощущения испытывает человек, когда умирает. В этот момент передо мной предстал Гуннар, сухопарый мужчина в белом пиджаке. По словам Стефани, он не был именно дворецким. Он был, скорее, похож на часто встречающегося в популярных романах хозяина японского дома, хотя по происхождению был норвежцем. Вероятно, он был родом из того уголка Скандинавии, где жители не пользуются английским как вторым языком.

— Йа? (Да?)

— Стефани? — спросила я, чтобы упростить дело. И в этот момент сама Стефани появилась из-за дома. Она уже сменила свою обычную одежду для прогулок — брюки, футболку юридического факультета Мичиганского университета и ветровку — на розовый свитер и хлопчатобумажный комбинезон с множеством карманов, По-видимому, она опять занималась перекрестным опылением. Кончик ее носа был покрыт желтой пыльцой. С увеличительным стеклом и кисточкой она могла приводить в своей оранжерее целые часы, осуществляя, как я полагаю, ботанический эквивалент искусственного оплодотворения. В это время прислуга занималась с маленькой Астор игрой в кубики, создавая из них прекрасные замки.

Ножницы, кусачки и миниатюрный совок торчали из нагрудного кармашка комбинезона Стефани.

— Рози, — она протянула руки с намерением обнять меня.

Я ловко увернулась, чтобы не быть проткнутой каким-нибудь инструментом. Стефани была молода. Ей было всего тридцать два. Миловидна, с прекрасным для женщины ростом в 5 футов и 10 дюймов. Она была благородного происхождения — настоящая «голубая кровь» Лонг-Айленда. Ее отец, двоюродный племянник Джона Фостера Даллеса, был самым лучшим специалистом по работе с ценными бумагами на Уолл-стрит. Мать ее, происходившая из рода Асторов и Уитни, уже в 1957 году попала в классификацию теннисных игроков. Довольно неожиданно выяснилось, что Стефани, получившая, блестящее образование, обладает весьма средними способностями. Мне были приятны ее нежные сердечные объятия, но она была настоящей спортсменкой, настолько сильной, что могла задушить человека, обнимая его.