После третьего звонка… - [2]

Стремительной карьеры так и не вышло. Речами таланта не заменишь. Многие сверстники Бориса Николаевича шагнули ого-го как высоко, отличились, видишь ли. Он даже было махнул рукой с годами – ну и пусть вечный зам. Тоже неплохо.

И вдруг этот инфаркт у начальника, врачи говорят, что случай весьма тяжелый и неизвестно, когда Попов сможет вернуться в отдел, если сможет вообще вернуться.

Тут Трубников понял, что судьба дает ему последний шанс. Упустит – тяни лямку до пенсии, смирись до седин с ролью мальчика на побегушках.

И он решился. Нужно действовать. Прежде всего, избавится от чужих ему людей в отделе. Только свои, кому можно доверить! Никаких умников!

Трубников уже и.о. начальника отдела допускал мысли, что можно примириться с «поповскими любимчиками», такими как Астахов, Бойцов, Литвин.

Дело было не в том, что они были «любимчиками» прежнего руководителя. Суть неприязни пряталась много глубже. Трубников – это, прежде всего, чиновник с посредственными способностями, которого делало кресло, которое он занимал. Лишившись его, он превращался в ноль. У тех же, наоборот, талантом и знаниями они сами придавали индивидуальность стандартно-безликим функциональными обязанностям. A потому, мира между ними не могло установиться не могло.

Но Астахова и Бойцова Борису Николаевичу убрать с хода было трудно – «зубры» сыска. Литвин – дело другое. Во-первых, самый молодой. Умничает. Трубников не раз со злобой вспоминал, как на обсуждении у Попова Литвин разбил все его предложения. Все с трудом сдерживали улыбки. И не придерешься – вежливый, образованный, на двух языках свободно говорит. Противный тип. Во-вторых, опыта у него поменьше, чем у остальных. Лягаться с поднаторевшим в интригах замом ему будет нелегко.

И поэтому, первым Трубников подписал приговор Литвину. Но тот пока ничего понять не мог…

…Литвин влетел на Петровку-38 с Колобовского переулка, на ходу махнул постовому удостоверением и помчался вверх по лестнице на четвертый этаж. Лифт, как всегда, был занят.

На ходу скинул плащ, не входя в свою комнату, через открытую дверь бросил его на стул и помчатся к кабинету начальника, где уже начиналась пятиминутка.

Он тихо вошел в кабинет. Трубников, наклонившись, копался в своем столе, и Георгий успел усесться в уголке, около сейфа, спрятавшись за спинами ребят.

Сводка происшествий была обычной. Трубников читал каждое сообщение, попутно давая распоряжения сотрудникам. За большим начальственным столом он выглядел внушительно. Широкие плечи, аккуратная колодочка с ленточками юбилейных медалей, костюм, сшитый в ателье «Мопс», налет седины в волосах.

В конце пятиминутки Борис Николаевич снял солидные очки в роговой оправе и обвел собравшихся внимательным взглядом.

– А почему я не вижу капитана Литвина? Он что, опять опаздывает?

– Я здесь! – Литвин приподнялся со стула.

Трубников внимательно посмотрел в угол, откуда раздался голос, словно хотел удостовериться, Литвин ли это на самом деле? Потом еще раз перебрал бумаги на столе и, не найдя ничего нового, распорядился:

– Все свободны. Работайте. А вы, Литвин, спуститесь, пожалуйста, в приемную. У Антонины Ивановны кое-что есть для вас.

Это «кое-что» Георгия совсем не обрадовало. Не заходя к себе, он пошел бесконечно длинным коридором к внутренней лестнице, спустился на третий этаж. Хотелось спать и болела голова. Но спать нужно по ночам, а не гулять до утра, зная, что завтра на работу. Хотя, с другой стороны…

Литвин подошел к двери приемной и, осторожно приоткрыв ее, заглянул. Тоня, как звали между собой вечно молодую Антонину Ивановну, секретаршу начальника МУРа, работавшую на Петровке с незапамятных времен, – в одиночестве печатала на машинке. Георгия это вполне устраивало.

– Здравствуйте, Антонина Ивановна, – войдя в приемную, он постарался улыбнуться мило и жизнерадостно.

– Ах, Георгий, – укоризненно покачала головой Антонина Ивановна, – совсем ты себя не бережешь. Пора за ум браться. Женился бы.

– Не могу. Целибат у меня. Обет безбрачия. Как у католического священника. Женюсь – какой сыск? О другом думать буду. А что, очень страшный вид?

– Как тебе сказать… – дипломатично ответила Антонина Ивановна. – Поменьше мелькай в коридорах.

– Само собой… Зачем вызывали не знаете? Может, премия?

– Премию заслужить надо, – наставительно сказала она. – Пока только шанс получить ее.

– У меня и так восемь шансов в производстве. Не знаю, куда деться. С премиями – хуже.

– Расписывайся…

Литвин открыл журнал, поставил подпись, вышел из кабинета и на ходу стал изучать листок.

Это было заявление от гражданина Минова В.П. о «возмутительном бездействии» районной милиции по факту ограбления автомобиля «Жигули». К заявлению прилагался длинный список похищенных вещей «Магнитофон „Саней“ /Япония/ – пятьсот двадцать рублей, меховые чехлы /2 шт./ – по четыреста рублей, приемник „Грюндик“ – четыре сто сорок…» Список замыкала щетка-сметка за семь рублей тридцать две копейки.

«Что-то дорогая щетка», – подумал Литвин. Хотя нельзя было не признать, что над машиной гражданина Минова В.П. кто-то хорошо поработал.

Многочисленные резолюции на заявлении предписывали в кратчайшие сроки принять все меры к розыску похищенного и установлению личности виновного. Среди них выделялась одна, написанная ярко оранжевым фломастером. Именно в ней указывался конкретный исполнитель. Резолюцию эту наложил Трубников.