После третьего поцелуя - [3]

Жаба ускакала вниз по лестнице и скрылась из глаз…

Казалось бы, тут и сказке конец.

Но…

Представьте, мне стало недоставать огня, что жил во мне раньше.

Конечно, это произошло не сразу. И возможно, вообще не случилось бы, не реши Винд остаться и взойти на трон. Но вышло так, что вскоре после моего спасения наш престарелый и больной отец узнал о заклятии мачехи — как ни старались мы с Виндом оградить его от горестной правды. Осознав наконец, какую страшную женщину взял он когда-то в жены, отец так и не смог отрешиться от постоянных раздумий о жестокости, учиненной супругой над его дочерью, и постепенно разум несчастного помутился.

Нам с Виндом больно было наблюдать за его старческим угасанием. Мы ведь помнили, как во времена нашего детства он вел жесточайшую войну против соседнего королевства и вышел из нее победителем. Теперь от него осталась лишь тень. Как ни пытались мы взбодрить и утешить отца, через месяц он слег. А еще через несколько дней его не стало.

Винд, которого после смерти отца уже не называли королевичем, оставил былые мечты о путешествиях по всему миру. Он сделал то, что было его правом и его долгом, — принял корону.

Как я была счастлива!

На первых порах между нами водилась лишь дружба и родственная любовь, как тому и следовало быть, ибо мы были очень близки с самых первых дней жизни. Наши дни омрачало только одно. Его лицо — а прежде он был очень красив — так и осталось изуродовано шрамами от ужасных ожогов. Винд никогда, ни единого разу, не заговаривал об этом и меня не винил. Но я-то вздрагивала всякий раз, когда его видела. Не потому, что меня ранило его уродство, просто эти ожоги причинила ему я — и никто другой.

Как бы в насмешку, окружающие только и говорили, что о моей красоте. По их мнению, я лишь расцвела. Люди хвалили мои искрящиеся глаза, чистую розовую кожу и длинные, блестящие, темно-медные волосы. И лишь я знала, что все это были лишь внешние признаки той жизненной силы, которую я ощущала внутри. Такой вот неожиданный прощальный подарок от сброшенной драконьей личины.

Я вовсю пользовалась обаянием своей красоты, чтобы вернуть любовь и доверие замковых слуг. Гленна, моя фрейлина, первой перестала бояться. За ней вскорости последовали и остальные.

Прошел год, в течение которого Винд показал себя мудрым и справедливым правителем. Страна процветала, и жители королевства стали надеяться, что мой брат вскоре обзаведется невестой. Я полагаю, ни одна из окрестных принцесс не ответила бы ему отказом, невзирая на шрамы. Винд был обходителен, благороден, добр и — на мой взгляд — все такой же красавец, как и раньше. Однако женщины сведущи в жизни человеческих сердец куда более мужчин, и мой бедный брат, полагая свое изуродованное лицо необоримой препоной в делах любви, так и не понял, что у его ног было поистине все.

А еще женщинам отлично известно, о чем шепчутся на задних дворах. И до меня дошли слухи, что Винд якобы пробовал себя с разными женщинами, но ни одной так и не дал ребенка. А дело-де было в драконьем дыхании, лишившем его мужества.

Гленна пыталась оградить меня от людских пересудов, но я знала все, и эти слухи были мне как ножи в сердце.

Неженатый, бездетный, Винд обратил все свое внимание на меня… О, только не подумайте чего нехорошего! Мой брат просто решил, что, раз уж ему не суждено счастье супружества, я должна непременно его испытать. Королевству был необходим законный наследник. Однако, зная мою историю, ни один мужчина не отваживался сделать мне предложение. Мало ли — вдруг я снова стану драконицей! Конечно, вслух об этом не говорилось, поскольку Винд мог прогневаться. Но я-то понимала, отчего за мной никто не ухаживал.

Разочаровавшись и отчаявшись, мой брат, мой спаситель, мало-помалу превратился в моего палача. Я не думаю, чтобы он в полной мере осознавал, что творит, и подавно не задумывался о причинах собственного поведения. Он просто взялся ежедневно пилить меня, указывая, как и в какую сторону я должна измениться, чтобы наконец привлечь мужское внимание.

Я, управлявшаяся с замковым хозяйством со времени смерти нашей с ним матери! Я, хранившая все ключи, пока отец не привел мачеху! Я, несшая в себе огонь, постичь который ни одному мужику не дано…

Я, впрочем, подозревала, что никто не сумел бы выдержать это пламя в брачную ночь…

Желание постепенно вызревало во мне.

Сперва я ощущала его лишь по ночам, когда мне снилось, будто я вновь распахивала крыла и парила над землею и морем, и небо надо мной полыхало мириадами звезд, уходя в непредставимую вышину… В этих сновидениях я то взмывала до самой луны, то стремительно бросалась вниз, чтобы подхватить овцу либо корову, и тогда у меня на зубах упоительно хрустели их кости, а в горло лилась горячая кровь…

Я просыпалась, запутавшись в мокрых от пота простынях, с трудом понимая, что было реальностью, а что — сном.

Это тянулось несколько месяцев, обретая особую силу в мои урочные дни. Если верить Гленне, в такие периоды я становилась решительно невыносима.

Мы с Виндом уже не раз цапались то по одному поводу, то по другому, но пламя вспыхнуло в тот день, когда, усаживаясь завтракать, он мне сказал: