После свадьбы жили хорошо - [6]

«Автобусом ехала, не иначе, — подумал Тимофей. — Но зачем она тут слезла, посередь пути? И почему босая, почему ноги у ней в пыли и ободранные?.. И когда успели ее нажечь комары — прямо до белых волдырей?.. Ненормальная какая-то», — сказал себе Тимофей, поглядел чуток и пошел прочь.

Он переставил неподалеку еще две ловушки, поймал еще одного крота. Затем ради любопытства вернулся на просеку.

Женщина нервно кружила вокруг столбика, будто на привязи. По-прежнему ревела.

Тимофей задумался теперь, как быть. Подойти и спросить вроде неловко: мало ли отчего бабы ревут… Но, с другой стороны, женщина эта городская, культурная, небось не заревет понапрасну. Может, чего случилось?

Ненатуральным голосом, как на уроке пения, Тимофей затянул частушку и двинулся мимо женщины, нарочно качая молоденькие деревца.

Женщина наконец-таки обернулась. Вначале промелькнул испуг на ее заплаканном, искусанном комарами лице; потом она вскинулась, подхватила с земли клетчатую сумку и побежала на звук голоса.

— Товарищи!.. — кричала она. — Товарищи, кто там? Подождите!..

Тимофей выдвинулся из-за куста.

— Мальчик!.. — недоуменно вскрикнула женщина. — Ты что?.. Ты с кем здесь?

— Я… ни с кем… — тоже растерявшись, ответил Тимофей. — А чего?

— Ты один?

— Один.

— Ах, горе какое! — заговорила женщина и вдруг присела перед Тимофеем на корточки. Мокрые, припухшие глаза ее вздрагивали тревожно. — Послушай, мальчик! Ты знаешь дорогу в Починок? Это деревня такая, Починок, она где-то близко!

— Ну, — сказал Тимофей.

— Знаешь?

— Знаю.

— Милый, покажи мне дорогу! Пожалуйста!.. Я тебя очень прошу, мальчик!

Тимофей удивился еще больше.

— Вона дорога. — Он кивнул в сторону шоссе. — Видать ее. А вон еще дорога! — Он кивнул на просеку.

— Нет, ты покажи мне, покажи!

— Я и показываю. Вона.

— Господи! — воскликнула женщина с нетерпеливым отчаянием в голосе. — Да я знаю, что где-то в той стороне! Но я дважды ходила, искала… У столбика поверну — и опять здесь оказываюсь… Просто заколдованный круг! С просеки свернешь, там кусты, овраги, никакого следа человеческого! Битый час плутаю!

— В трех соснах, — сказал Тимофей, и глаз у него прищурился.

— Что?

— Заблудилась в трех соснах… Значит, это вы по муравейнику ходили? У оврага?

— Не знаю… не помню.

— А я на медведя подумал, — сказал Тимофей. — Весь муравейник раздавленный.

— Не знаю… может быть. А что… здесь и медведи встречаются?

— В прошлом годе училку съели, — сказал Тимофей, щурясь.

— Какую училку? Где?!

— Здеся. Она из школы бежала. Одни туфельки с каблучками остались.

— Ты серьезно?

— Ага.

— Не может быть, — сказала женщина быстро. — Это слухи. Глупые слухи. Медведь человека не трогает, особенно летом. Никогда не трогает. Я сама об этом читала.

— В книжках, может, не трогает. А тут попадешься в зубы — и не грусти.

Тимофей пристроил на пень свою корзину, высморкался и начал цигарку сворачивать. Не торопясь, оторвал полоску газеты, внимательно прочел, что там написано. Засыпал махорки, послюнявил.

Женщина ошеломленно следила за ним, порываясь что-то сказать и не находя слов.

От женщины пахло чем-то, вроде бы цветочным мылом или духами, запах приятный был, но слабенький. Сестра Панька гораздо шибче надушивается.

— Мальчик… — без особой уверенности попросила женщина. — А ты не проводишь меня? Пожалуйста, мальчик! Тебя как зовут?

— Тимофей.

— Тима, я сейчас объясню… У меня важный телефонный разговор. В Жихареве телефон не действует, я в лесхоз побежала, там тоже не действует! Еду в Починок — автобус по дороге сломался! Как назло! А разговор срочный, специально из области будут звонить… Нельзя мне опаздывать, очень важный разговор! Проводи, Тимоша!

— Нет, — сказал Тимофей. — Не могу. — Он выпустил дым из ноздрей и опять затянулся со вкусом. Цигарка на конце разлохматилась, горела с шипением и треском, будто салом намазанная. Комариное облачко над женщиной подалось в сторону.

— Почему, Тима?

— Потому.

— Ты просто не хочешь?

— Занят я, — сердито сказал Тимофей. — Вона!.. — И он подтолкнул свою корзину.

Женщина не поняла ничего, пришлось объяснять, что Тимофей не зря по лесу бродит, что серьезную работу исполняет, денежную. Что половина кротоловок еще не осмотрена, а надо их осмотреть и переставить.

Женщина слушала рассеянно и вдруг прервала:

— Хорошо, Тима, я тебе заплачу.

— Эва, — поразился Тимофей. — Да как можно? Неизвестно ведь, сколько там кротов попалось. А если десять штук?

— Прекрасно, заплачу за десять.

— А шкура-то почем, знаете?

— Господи, да мне все равно!

Очень заманчиво было назвать какую-нибудь сумасшедшую цену. Копеек двадцать пять, например. Чтобы женщина глаза вытаращила и принялась торговаться. Но Тимофей вспомнил о напечатанном прейскуранте, — женщина могла его видеть и запомнить. А потом, она городская жительница, небось у нее собственная шуба есть из кротовых шкурок… Знает, наверное, что почем… И скрепя сердце Тимофей назвал цену:

— Гривенник штука.

— Я согласна, согласна. Идем же!

Неотвязная женщина, право слово. До Починка рукой подать, и времени до полудня еще много — успела бы дойти без провожатых. Нет, прицепилась… Тимофей загасил окурок, вздохнул, собираясь согласиться. Но внезапно сообразил и ужаснулся.