После приказа - [41]
Но позвольте, воскликну я, то есть воскликнем мы: только этим всем ежедневно и занимались, и еще многим другим… Значит, недостаточно, будет ответ, и минимум год моя, то есть наша, фамилия станет притчей во языцех на устах начальства.
Ну нет, не торопись под холодный душ, заговорит во мне третий «я» и спешно даст отбой. У тебя, братец, наряду с лебедем и раком еще щука-хищница в тройке-колеснице. «Леща» заглотит тики-так. Правда, она норовит в омут затащить. Но ты — мужик рисковый, почему бы не попробовать? Авось, проскочит все без шума? Авось, не хватятся проверяющие этой палочки-невыручалочки, очерняющей статистику? Ведь ты пока на хорошем счету, трудишься в поте лица, остался какой-то шаг, может, и полшага до следующей должностной ступеньки (начальство уже намекало). Будь смелее! Ну а вскроется, в конце концов, семь бед — один ответ. Значит, действуешь так…
— Но эта практика официально признана порочной! — завопит протестующе первый голос. — Такой подход повлечет еще большие беды, и ты тогда покрутишься! — заставляет он меня снова выйти на связь, выкрикивая позывные.
— Не порть статистику, она делу венец, — ехидно захихикает второй голос, — и все равно один конец. — Трубка брошена, рация выключена…
— Авось проскочит?.. — заговорщицки шепчет третий голосок. — Семь бед…
— Но это порочно!..
Бог ты мой! Прямо заколдованный круг! Голова раскалывается. Ну кто, кто мне поможет из него выйти?!
ПРИШЛА БЕДА — ОТВОРЯЙ ВОРОТА
Машины шли одна за другой, черные тучи поднимались в небо, выплескиваемые из выхлопных труб. В сизом мареве жались друг к другу на берегу бурной коричнево-серой реки полуразрушенные селения. Они едва умещались вместе с узкой дорогой «на полочке», где среди рыжих отвесов и наваленных грудами камней вскипала пузырями селевая грязь.
Глеб Антонов посмотрел наверх, откуда шел поток: там торчали, накренившись, огромные валуны, обломки деревьев, покореженные высоковольтки, куски кровельного железа — точно пропахал эту полосу по меньшей мере Тунгусский метеорит.
Трое суток ребята откапывают дома, вернее то, что когда-то было жилищами, прокладывают сточные трубы, заделывают бреши в плотине, ставят столбы. Трое суток они вывозят пострадавших. Доставляют цемент, другие материалы и техническую оснастку для проведения спасательных работ — все на пределе своих возможностей. А конца-краю еще не видно.
— Товарищ прапорщик, «Карандаш», кажется, еще сильнее наклон дал. Прямо-таки Пизанская башня, — озабоченно высказался Глеб, включая на подъеме низшую передачу.
— Шоб тому «Карандашу» сквозь землю провалиться! — чертыхнулся с досады Березняк. Он, пригнувшись к ветровому стеклу, разглядывал нависший над дорогой камень размером с добрую ракету, словно выточенный мастером. — Знамо дело, закрепить его следует. Не то что-нибудь может натворить, поганец.
После каждого рейса, подъезжая к косогору, где открывался вид на плотину, перегородившую буйную реку, Березняк говорил то же самое. Он все это время сидел за старшего в машине, которую теперь доверили Глебу и которая двигалась последней в колонне. В прошлый раз солдаты взвода, вооруженные кувалдами и мотками проволоки, не долезли до вершины проклятой громадины, заставлявшей иных водителей вздрагивать и щурить глаза. Нужно было быть по меньшей мере хорошим альпинистом — тогда еще можно покорить гладкий утес.
Правда, юркий Женька Боков, утверждавший, что на «гражданке» чисто из спортивного интереса лазил по скалам, попробовал взобраться. Но его увидел подполковник Спиваков и запретил эти попытки напрочь, дабы кто не свернул себе шею. Командир полка вызвал по рации команду спортсменов-альпинистов, а старшему лейтенанту Ломакину приказал до их приезда продумать меры безопасности при движении на угрожаемом участке и проинструктировать водителей. Теперь у них выработана тактика: проходят это место поочередно, выдерживая дистанцию и стараясь держаться как можно ближе к вертикальной стене.
Вот и сейчас Глеб притормозил, давая возможность впереди идущему «Уралу», нагруженному тавровыми балками, уйти на значительное расстояние и проскочить участок, над которым накренилась глыба. Потом начинался спуск с виражным поворотом вправо, и дорога выбегала на площадку, где пыхтели бульдозеры, расчищая ее от грязи, оползневого грунта и камней. Тут же хлопали стенками на ветру несколько палаток для оказания первой медпомощи, приема пищи и короткого солдатского отдыха, которого, впрочем, практически не существовало. Нет, командиры даже настаивали, чтобы подчиненные отдыхали, пока идет разгрузка-погрузка. Какое там! Разве усидишь, когда все вокруг работают не покладая рук. Тут уж не до передышки.
Сержант Мусатов с Петром Турчиным в развалинах дома наткнулись на каменный мешок, из которого слышались стоны. Разбирали его осторожно, на помощь прибежали все, кто находился поблизости. Откопали еле дышащую девчушку, со слипшимися от запекшейся крови черными косичками. Она плакала от счастья, что ее нашли. Ноги ее были перебиты. Турчин на руках отнес девчушку в санитарный «пазик». Она никак не хотела отпускать от себя солдата, которого обхватила за шею тонкими ручонками, доверчиво прижалась к нему. Когда «пазик» умчался, увозя раненую в больницу, Петро зашел в палатку к медикам и сказал, закатывая рукав куртки:
