После победы все дурное забудется... - [3]
Дни и ночи с перерывами - артобстрел города. Трудно разобрать, где рвутся снаряды, но сейчас как дубиной бьет где-то близко и дребезжат стекла. Под Ленинградом идут наши наступательные бои, надо прорвать кольцо блокады. Москва под ударом, уже сегодня названо Клинское направление.
Городу ежедневно наносятся раны. О них писать нечего, их увидят и залечат потомки. Ведь наступит же «за горами горя солнечный край непочатый». Работает кино, в филиале театра оперы и балета - «Евгений Онегин» и «Пиковая дама» с Андреевым и Преображенской, в филармонии по воскресеньям - симфонические концерты - Чайковский. Это то, что поддерживает дух и приличие, как бритье и чистые воротнички и ногти. Учатся школьники. Маленькие, до 4 кл. - в подвалах бомбоубежищ. Это страница не из истории школы, а из истории города.
В Ленинградских издательствах выходят книги. В Детиздате вышли Маршак, «Теремок», «Надежда Дурова, кавалерист- девица», Диккенса «Большие надежды», Распе «Приключения Мюнхгаузена», Ершова «Конек-горбунок» и другие. Все книги в хорошем оформлении. Это единственное, что можно дарить. Библиотеки наши работают. Это - упрямое дыхание жизни, это поднятая голова при опухающих ногах.
О, человеческое сердце и голова могут вынести бесконечно много, пока в организме теплится жизнь. Иногда кажется, что уже силы вымотались, и отлеживаешься пластом, и сердце стучит и бьется о ребра, - отлежишься, и опять маленькие заботы и маленькие улыбки, скрашивающие жизнь. Я каждый день думаю о библейской легенде и картине Бруни «Медный змей».
Нельзя допускать ни малейшего сомнения в нашем освобождении из кольца, нужно прочно верить. Тогда все переносимо, тогда есть цель. Тогда все ничего. <...>
О. Ф. Хузе. 1940-е годы[4]
Коллектив Курганской областной библиотеки в годы войны. Во втором ряду (слева направо) Е. В. Чарышникова, В. А. Ользен-Энгель, О. Ф. Хузе, неизвестная, Е. Н. Долганова, А. Г. Пшеничникова
Читаю: стараюсь побольше прочесть. Люблю мою милую землю. Вся наша родина, Россия, - в литературе. Прочитала вот что: Л. Толстой, «Два гусара» ; Тургенев, «Повести», «Стихотворения в прозе», «Рудин»; Салтыков-Щедрин, «Господа Ташкентцы», «Дневник провинциала», «Господа Головлевы», «Пошехонская старина» ; «Шестидесятники» ( очень хорош Слепцов); «Семидесятники» (очень хорош Осипович-Новодворский); Лесков, «Легендарные характеры», «Дурачок»; Куприн, «Гранатовый браслет», «Суламифь»; Бунин, «Рассказы». Из иностранных - Э. Ростан, «Орленок», «Сирано де Бержерак»; Олдингтон, «Вражда»; А. Франс, «Боги жаждут» (не могу кончить).
Стихов почти не читаю: суеверно-жалко читать то, что люблю больше всего, святотатственно доставлять себе наслаждение. Иногда вспоминаю только первые строчки, чтобы втянуть немного аромата цветов или вина. Стихи любимых авторов храню в памяти закупоренными, как заветное вино, которым можно праздновать только победу. Или когда стану умирать, чтобы прощаться с жизнью, с милыми людьми, которых не увижу.
На базаре, на «толкучке», меняют микроскопические количества пищи - и только на пищу. За пачку папирос - 100 гр. хлеба, за коробок спичек - одну конфетку. За два кило хлеба делают буржуйку. Это почти недоступная роскошь. Даже за валенки не хотят делать буржуйку. Голод? Голод.
Мужчины моего поколения вошли в историю, они делают историю на полях войны своей кровью и жизнью. О них напишут романы, сложат былины и песни, о них напишут новую «Войну и мир». Нам, женщинам, здесь в городе, надо делать обычное дело, поддерживать и теплить жизнь, - в этом наше историческое дело сейчас. Вести уроки под артобстрелом, - это упрямое утверждение жизни и победы, это наше «мы еще повоюем!» И это тоже зачтется историей.
Сейчас с такой теплотой думаешь о тех известных людях, которые здесь с нами вместе переживают эти тяжелые недели. Здесь Николай Тихонов. С новой силой и остротой, как старый меч, выдернутый из ножен, зазвучали его старые стихи: «Мы разучились нищим подавать», «Огонь, веревка, пуля и топор. » Здесь Прокофьев, Браун, Берггольц. <...>
Вчера видела ободранную окровавленную собачью шкуру у бокового прохода Александринского театра.
Радио раздражает однообразием содержания и бравурностью тона, - но так, должно быть, все делается правильно. Просто хочется сердечных слов, поддержки, как детям хочется ласки матери. Самые дорогие слова Сталина, роднящие нас: «Братья и сестры! Дорогие друзья мои!» Ласка и сердечность не размягчает, а поддерживает, поднимает силы в такие дни, как сейчас.<...>
29.XI.41
Н. П. варила суп из собаки, я сама видела. Хотела попробовать, но не решилась. В начале недели начали есть кошек, к концу недели это уже не удивляет, не кажется экзотикой.
Евгения Ивановна[5], соседка сестры, за две плитки шоколада выменяла почти новые фетровые боты - это за 14 рублей! Чтобы получить крупу или макароны, Маруся на этой неделе ушла в половине второго ночи, получила номерок и пряталась по дворам до открытия магазинов. И ничего не получила в тот день. Я лично пока не страдаю от голода, ем очень мало и есть не хочу. Потому-то мне и заметно все, что касается голода других.
