После Куликовской битвы - [74]
Об игумене Спасо-Андроникова монастыря Исакии, в отличие от Тохтамыша, не известно ровным счетом ничего, кроме имени, занесенного в поздний монастырский синодик. Во всех такого рода синодичных записях порядок перечисления имен настоятелей, как правило, соответствует порядку поставления их в игумены, и в Спасском синодике имя Исакия стоит всего лишь пятым по счету[918]. При этом известно, что основатель обители и ее первый настоятель, преп. Андроник скончался либо в 1395 г.[919], либо между 1374 и 1404 гг.[920], а наследовавший ему на игуменстве преп. Савва почил между 1410 и 1420 гг.[921], и после него, но до Исакия в монастыре должны были игуменствовать еще двое настоятелей.
Кроме того, ровно в тот год, которым А. Л. Лифшиц датирует Троицкий Стихирарь, 1403 г., в стенах Спасо-Андроникова монастыря инок Онфим изготовил пергаменный список одной из старейших датированных русских рукописей, знаменитого Изборника 1073 г. (ныне ГИМ. Отдел рукописей. Синодальное собрание. № 275), отметив, что рукопись переписана «при державе великаго князя Василья Дмитреевича… при игуменьстве Савине»[922].
Таким образом, попытку датировать Троицкий Стихирарь 1403-м годом через имена Тохтамыша и Искаия вряд ли можно считать удачной. Но, кроме хронологических несовпадений, существует и чисто археографический вопрос, связанный с прозвищем упомянутого в записи Исакия, «Андрониковъ».
Как неоднократно отмечалось исследователями, сохранность записей в Троицком Стихираре оставляет желать лучшего. Первый публикатор записи о событиях 21 сентября, И. И. Срезневский, например, читал прозвище Исакия не «Андрониковъ», а «Андреиковъ»[923]. Коррективу в это чтение внес, причем весьма осторожно и с оговорками, Е. Е. Голубинский[924], но предложенное им чтение почему-то было впоследствии принято безоговорочно[925]. Однако тот же Е. Е. Голубинский весьма решительно настаивал, например, на том, что слово «келарь» в записи от 21 сентября читается И. И. Срезневским «произвольно и ошибочно: слово полуслиняло и остатки его вовсе не позволяют предполагать слово «келарь»[926]. Однако именно такое чтение, «келарь», принято ныне всеми исследователями Троицкого Стихираря[927]. Так что вопрос о прозвище Исакия, «Андреиковъ» или «Андрониковъ», очевидно остается открытым и в данном случае вряд ли может быть аргументом в дискуссии о датировке Троицкого Стихираря, тем более, что на Маковце времени игуменства преп. Сергия известен инок по имени Исакий. Один из ближайших учеников игумена, принявший обет молчания (отсюда монастырское прозвище Исакия, Молчальник), переписчик рукописей[928], этот Исакий скончался в 1387 г.[929]
В записи о событиях 21 сентября об Исакии сказано, что он «приехал к намъ», что, возможно, следует понимать как указание на возвращение приехавшего к монастырской братии, которой он принадлежал. Совершенно не настаивая на том, что таинственный «Исакии» – именно Исакий Молчальник, коль скоро он никак не мог быть Исакием Андрониковым, заметим, что «Андреиковъ» можно рассматривать как патроним инока, может быть, служивший для отличия от другого Исакия – насельника Троицы, того же, например, вышеупомянутого Исакия Молчальника.
При этом в записи от 21 сентября, как помним, есть еще одно имя приехавшего в этот день в Троицу, «Симоновский», которого А. Л. Лифшиц справедливо счел игуменом подмосковного Симонова монастыря[930], не попытавшись, в то же время, уточнить, о ком может идти речь. Почему запись в Троицком Стихираре ограничивается только прозвищем приехавшего, «Симоновский», назвав в то же время и имя, и прозвище Исакия, А. Л. Лифшиц не объяснил. Между тем, именно «Симоновский» заслуживает самого пристального внимания.
Вообще автор неточен в своем утверждении, что запись на л. 40 ранее не привлекала исследователей, которые «не задаются, например, вопросом, зачем это келарь Троицкого монастыря поехал в, несомненно, враждебную в 1380 г. Рязань»[931]. Привлекала, и неоднократно, другое дело, что ее источниковедческий потенциал оценивался неоднозначно, а содержание толковалось по-разному.
Первый публикатор записи, И. И. Срезневский, как помним, относивший и рукопись, и описанные события к 1380 г., находил рассказ о том, что происходило в Троицком монастыре в пятницу 21 сентября «не нелюбопытным в историческом отношении», полагая, что содержание записи «дает некоторые показания о том, что делалось и что ожидалось в Троице – Сергиевой лавре (так у автора. – А. Л.)», но одновременно констатируя, что в записи «к сожалению, нет ничего относящегося к Куликовской битве и ее последствиям»[932]. Так же, не более чем свидетельство «об атмосфере, царившей (в Троицком монастыре. – А. Л.) непосредственно после Куликовской битвы», много позднее оценил эту запись Троицкого Стихираря и Б. М. Клосс[933]. Не дальше своих предшественников пошел и публикатор записей рукописи, к тому же оставивший без внимания некоторые ранее сделанные наблюдения исследователей Троицкого Стихираря. Л. В. Столярова в комментариях ограничилась констатацией того, что «Симоновский» – это неизвестный по имени инок Симонова монастыря, «Токтомышъ» – ордынский хан Тохтамыш, а в Рязань келарь, отвечавший в монастыре за хозяйство, ездил по хозяйственным делам. Относительно «Исакия Андроникова» Л. В. Столярова не высказалась вовсе, хотя и отметила, что И. И. Срезневский читал имя иначе, «Исакии Андреиковъ», никак собственное предпочтение в выборе прозвища между двумя версиями не объяснив
