После казни - [45]

Среди эсэсовцев Освенцима блокфюрер Ауфмайер был довольно колоритной фигурой. Высокий, статный, подчеркнуто аккуратный, он не походил на всех других эсэсовцев — грубых, жестоких палачей. Он действовал внешне неприметно, чем вводил в заблуждение новичков. В его осанке, в манере держаться на людях было много артистизма. Правильные черты лица, выразительные глаза и обаятельная улыбка придавали ему сходство с голливудским киноартистом. С подчиненными Ауфмайер держал себя подчеркнуто корректно и вежливо. Он был любимцем Гесса и пользовался большим авторитетом в Освенциме. Ауфмайер считался эталоном показательного чистокровного арийца-нациста. Славился он и незаурядными организаторскими способностями. И при всем том был первостатейным палачом.

Ауфмайер всегда благоухал дорогими духами и ароматными сигаретами, которыми любил угощать эсэсовцев, а иногда даже узников из числа проминентов. Он не пропускал случая похвалить подчиненного, отпустить ему комплимент, польстить. Ауфмайер не признавал жестокосердных поступков в своем присутствии. «Не терплю жестокости, — не раз говорил он перед строем узников. — Меня глубоко потрясает зрелище людских страданий». Узники-новички диву давались, старожилы только головами качали и советовали не торопиться с вьводами.

Ауфмайер ловко играл роль заботливого блокфюрера, который желает гефтлингам одного лишь добра. Тем временем целая шайка подручных по его же приказу истязала и убивала узников. Но делалось это без излишней огласки и шума. Во время посещений блока Ауфмайер отбирал одного или нескольких узников, которые в чем-либо провинились или просто чем-то не угодили ему. В таких случаях он вызывал блокового старосту Пауля и начинал ему вычитывать: «Пауль, ты человек или бревно? Ну как тебе не совестно? души в тебе, что ли, нет? Или ты окончательно очерствел? Неужели ты не видишь, что у этого гефтлинга грязная шея? Он так ослабел, бедняга, что не может вымыть шею, а ты не хочешь ему помочь. У тебя же стоит бочка воды в уборной! Забыл, что ли, ведь чистота — залог здоровья? Ты, Пауль, совсем залодырничал, обегемотился! Нельзя же быть таким черствым и безразличным к живому человеку!»

Пауль смущенно просил прощения и обещал помочь «бедняге», а Вацек тем временем записывал его номер. «Беднягу» окунали и заталкивали головой вниз в бочку с водой и попросту топили. Потом подтаскивали к куче лежавших там трупов, а иной раз просто оставляли до вечера в бочке.

Блокфюрер приходил в блок, принимал рапорт старосты о количестве живых и тех, что умерли «естественной» смертью. Затем лично пересчитывал узников, как пересчитывают скот, потом шел в туалетную комнату, там пересчитывал мертвых и только после этого докладывал рапортфюреру.

После утреннего аппеля трупы на тележке отвозили в крематорий. Оттуда тележка отправлялась в лагерную кухню за суточным пайком хлеба и кофе. Хлеб сгружали прямо на тележку, где только что лежали трупы. У каждого блока была своя тележка. На ней красивым готическим шрифтом белой краской выведены были слова: «Труд делает свободным» и «Чистота — залог здоровья».

Туалетная комната блока 2-А представляла собой универсальное помещение. Она служила камерой пыток и казней, была и мертвецкой. В ней же умывались и справляли нужду две тысячи узников. Там было всего шесть унитазов, шесть писуаров и шесть раковин с водопроводными кранами. Нетрудно представить, какое столпотворение происходило здесь после утреннего подъема. Туалетная служила еще и посудомойкой. Тут после раздачи баланды мыли бачки и миски. В этой же комнате каждую субботу лагерные фризеры, или, как мы их называли «Фигаро», стригли и брили узников тупейшими бритвами, не прибегая к помощи мыла и помазков. После стрижки машинкой от лба до затылка выбривали так называемую лагерштрассе — прямую полосу шириной в три сантиметра.

В одном углу туалетной стояла бочка с водой, а в другом — ящик с хлорной известью для «санитарных нужд». В бочке блоковый Пауль топил узников, а на ящике с хлоркой истязал их резиновой дубинкой или же заставлял глотать известь. В зависимости от «вины» Пауль назначал еще одну кару: подвешивание за ноги или за руки к водопроводной трубе, которая проходила под потолком.

Стены туалетной комнаты были красочно расписаны нацистскими лозунгами, лицемерными, лживыми и бессмысленными. Ауфмайер гордился ими. Он считал, что даже в лагере смерти необходимо постоянно забивать головы обреченных фашистской пропагандой, формировать в нужном фашистам духе их сознание и психику. Таким образом, туалетная, по его замыслу, выполняла еще и роль культурно-просветительного заведения. Трудно сказать, чего было больше в этой затее — глупости или цинизма. Ауфмайер наведывался в блок по нескольку раз в день, и ни один его визит не обходился без того, чтобы он не произносил стереотипной фразы: «Дорогой Пауль, ты очень загружен, но если у тебя найдется свободная минута, возьми на собеседование вон того гефтлинга. Не забывай, что самый последний гефтлинг — это прежде всего человек, который требует к себе внимания». Почти всегда «собеседование» кончалось смертью истязуемых. За двадцать пять суток моего пребывания в блоке 2-А не помню дня, чтобы в туалетной не лежало десять-пятнадцать трупов.