После грозы - [13]

Когда наступает затишье, Карл обнимает меня крепче, словно хочет защитить от чего-то, что так и не происходит. Это приятно, и наше молчание для меня ценнее, чем все слова во вселенной.

Я делаю шаг назад, высвобождаясь из объятий Карла, сбивчиво извиняюсь за свою истерику, но он мотает головой, делает мне знак замолчать и тихо говорит, что это не важно, что я просто очень устала и нуждаюсь в отдыхе. Карл прав: вся эта история заставила меня порядком понервничать.

– И надо же было твоей матери увидеть этот чертов тест на беременность! – шепчу я, сжимая кулаки.

– Нет! Пожалуйста, не говори так!

Судя по всему, мои слова его взволновали. Карл качает головой и снова говорит, что мне не придется переживать это испытание в одиночку. Он говорит почти то же самое, что и Бренда: что этот ребенок – радость, ниспосланная нам в нашем горе, это – чудо, подарок Небес. Я закрываю глаза, обхватываю голову руками. Я не хочу этого слышать. Что я могу дать своему малышу? И зачем он мне вообще нужен теперь, когда нет Алекса? Я не хочу быть для Бренды источником надежды. Я вообще ничем ни для кого не хочу быть!

– Шарлотта, я на твоей стороне. Ты не одна. Мы тебе поможем.

Карл берет мою руку, поднимает ее так, чтобы я увидела обручальное кольцо, повторяет, что я больше никогда не буду одинока. Мой ум отказывается воспринимать его слова, но Карл настаивает, опровергает все мои протесты: Алекс хотел бы, чтобы его мать и брат обо мне позаботились, чтобы они помогли мне растить его малыша. Он не хотел умирать, просто смерть оказалась сильнее, иначе он бы обязательно вернулся. Ради меня. Ради ребенка. У меня возникает ощущение, что Карл говорит то, что мне хочется услышать. Это ли знак, которого я ждала? Может, Алекс и вправду пытается помочь мне оттуда, где он сейчас находится? Может, не в его силах было вернуться и таким образом он хочет навести порядок во всем том бардаке, который остался после него в моей жизни? Может, тестовая полоска все-таки неслучайно выпала из кармана моего пальто? Это сильнее меня, мне хочется в это верить. Это выше моих сил – представить, что все в этом мире утратило смысл, что смерть Алекса была бессмысленной!

Карл наклоняется ко мне, потом присаживается на корточки, чтобы наши глаза оказались на одном уровне:

– Ты слишком устала, чтобы об этом думать. Поезжай домой, поспи. Шарлотта, никто не станет торопить тебя с выбором.

Его слова меня огорчают. Я бы предпочла вернуться домой с готовым решением, с планом действий или с надеждой, но ничего этого у меня нет. Все, что было сегодня сказано между нами, все эти пролитые мной и Брендой слезы – все бессмысленно. Я по-прежнему нахожусь в исходной точке.

Я смотрю, как Карл открывает дверцу моей машины, а сама в это время застегиваю ремень безопасности. Карл заводит разговор о погоде: на завтра обещают похолодание, так что мне лучше одеться потеплее. Я молча киваю, но он придвигается ближе, чтобы лучше меня видеть, и с тревогой спрашивает, в состоянии ли я вести машину.

Ко мне тут же возвращается выдержка. Я пытаюсь улыбнуться, кладу руки на руль.

– Я буду ехать осторожно.

– О’кей.

Карл выпрямляется, но дверцу не закрывает. Создается впечатление, что ему не хочется меня отпускать. Я заверяю его, что со мной все в порядке, просто мне было бы легче, если бы я вернулась домой, уже зная, что мне делать. Карл снова наклоняется, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Составь список позитивных и негативных моментов. Уверен, тебе это поможет.

– Не думаю, – тут же возражаю я.

– У тебя есть идея получше?

Я виновато опускаю голову. Нет, идеи получше у меня нет, но я уже знаю, что жизнь без Алекса очень тяжела и у меня не хватит сил заниматься еще и ребенком.

– Я не хочу растить ребенка одна, – повторяю я.

– И все-таки составь список! А я составлю свой, и вместе мы найдем решение.

С улыбкой Карл выпрямляется, легонько постукивает по крыше моего авто.

– Поезжай домой! И спокойной тебе ночи! Будь внимательна на дороге, о’кей?

Я тихонько киваю и на обратном пути, почти до самого дома, думаю об этой затее со списком.

Нет ничего хуже, чем чувствовать себя усталой и в то же время мучиться от бессонницы. С тех пор как Алекса не стало, меня не покидает ощущение, что все вокруг рассыпалось, как от землетрясения, и теперь мне нужно отстраивать это заново. И с чего, скажите, мне начать? Вдобавок ко всему есть проблемы и помимо траура… Мысли о ребенке отвлекают мое внимание, вытесняют воспоминания об Алексе, которые я хотела бы удержать в памяти.

Жан звонит в дверь моей квартиры в восемь утра. Он встревожен, потому что вчера вечером я так ему и не позвонила. Вид у меня наверняка жуткий: я до сих пор в ночной рубашке, к тому же только что меня стошнило и я «выдала назад» все съеденное накануне. Больше всего мне сейчас хочется вернуться под одеяло и подождать, пока пройдет тошнота. Жан шагает прямиком в квартиру, кладет на стол пакет с пирожными, а следом за ним ставит два стаканчика с кофе.

– Этот – без кофеина. – И он указывает на стаканчик пальцем.

Я тянусь за другим стаканчиком, но Жан успевает схватить его раньше и просит перестать дурачиться. Присев на стул, он начинает разговор с того, что в жизни у меня сейчас черная полоса, и это понятно, и что со смертью Алекса многое переменилось, но это не значит, что мне не нужно о себе заботиться. И, конечно, упоминает о ребенке. Мне, должно быть, придется смириться с тем, что теперь это – основная тема. Морщась, я падаю на стул и подношу стаканчик к губам.