После десятого класса. Под звездами балканскими - [143]

Такова природа человека: он возрождается в минуту затишья. И талантливый автор чувствует, где и как спасается человек. И читатель живет с героем, переживает с ним ужасы и возрождение.

Такова сила таланта Вадима Инфантьева в этой повести. Объемом она велика, а когда прочтешь, кажется коротенькой.

Повесть насыщена деталями, каких придумать просто невозможно. Сложнейшие ситуации автор подает с чрезвычайной простотой, с тончайшим юмором и зримо. Вот герой переделал прицел на пушке и смонтировал его. (Во время войны, на фронте, юный сержантик, когда и понятия не имеют о таких прицелах!) Читаем: «Командир батареи ходил по позиции и неодобрительно посматривал на меня. Капитан Луконин перед этим долго расспрашивал, не испорчу ли я пушку. Я объяснял, что никакой порчи быть не может, что это обыкновенная рационализация, к которой призывают во всех газетах…» Ситуация сложная? Очень! Комбат неодобрительно посматривает на юного сержантика-рационализатора. Точная деталь для характеристики бывалого комбата? Куда уж точнее! И подлинный юмор!

Наконец прицел установлен. «На закате в небе появился „Мессершмитт—109“… Командир батареи сидел на горбу своей землянки и грыз травинку. Заметив самолет, он мне крикнул:

— Ну-ка, стукни по нему раза три. Посмотрим, как получается…»

В этой крохотной сценке нет пояснений, рассуждений, но как все зримо и понятно! Вражеский «мессер» появился один — это разведчик. Появился на закате: если по нему будут стрелять, он непременно засечет огневые точки. А на батарее спокойно. Комбат сидит и грызет травинку: он все переживает за свое орудие! И он даже не команду подает, а как бы нехотя кричит неуемному сержантику: мол, стукни по нему, посмотрим, что получится. Сцена прекраснейшая, так ярка в своей простоте, что читатель будто и сам сидит где-то рядом, вернее, в сторонке и наблюдает за происходящим. Снаряды взорвались близко от самолета, самолет резко изменил курс — значит, летчик испугался. Значит, на самом деле снаряды близко от него взорвались. Но стрелявшие не могут определить, выше или ниже самолета взорвались снаряды. Дальномерщики сообщили, что были недолеты. Герой звонит на соседнюю батарею, там подтвердили: были изрядные недолеты. Герой доволен, без ПУАЗО стрелял он точно! Но автор не расписывает, в какой степени торжествует герой! А вот как он передает внутреннее состояние героя: «Опустилось солнце. Выпала роса. Завтра будет летная погода. Для нас, зенитчиков, ее лучше называть налетной. Я ушел с позиции и сел на краю противотанкового рва. Очертания города на горизонте погружались в сиреневую дымку. Курил, смотрел на отражение первых звезд в ручье на дне рва (деталь! — В. Л.). Руки у меня дрожали, и курить хотелось непрерывно».

Одной строчкой автор выдал нам характер героя, манеру его поведения: внешне он вроде спокоен, обстановка на позиции спокойная, а руки у сержанта дрожали и хотелось бесконечно затуманиваться табаком. Изумительно тонкое мастерство писателя!

Да, именно сейчас приходят к герою мысли о счастье, они отвлекают, — в этом и суть интеллекта человеческого! Можно без конца приводить примеры из повести и удивляться. По своей масштабности, плотности материала повесть уникальна в нашей литературе о войне. Материала заложено в ней столько, что иному писателю хватило бы на десять повестей.

Казалось бы, писатель Инфантьев нашел свою манеру письма, свой почерк. Но мы видим, что вся жизнь его прошла в постоянном поиске самого себя — в поиске, как и где выразить себя, свой талант, свои способности. Выплеснул из души пережитое, осмысленное, как бы отряхнулся, вздохнул и — дальше в путь, на поиск. Зачем? Для чего? Этого никто не знает.

Повесть вышла в 1971 году, в том же году Лениздат выпускает его сборник повестей и рассказов «Морской канал», названный по одноименной повести, включенной в сборник. Задержимся на этой повести. Мы видим, что писатель изменил свой курс на все сто восемьдесят градусов — принялся за исторические вещи. Будто ученый и историк проснулись в нем. Он пишет об устройстве Морского канала, соединившего Петербург с Кронштадтом, о строительстве нового порта в Петербурге. Тема обширная, материал богатейший, и они требуют какой-то своей манеры письма. И писатель Вадим Инфантьев это понимал. Знал, что только личный опыт может дать основу для новой формы самовыражения. И он приступает к опытам, полным мучительных писательских сомнений, доводящих порой до отчаяния.

Первые главы повести он выдает в романической манере, в классической манере исторического романа. Тут уже свой язык письма и ритмика. Размах на первых страницах получился колоссальный. Сцена беседы крупнейших русских дельцов того времени в отдельном кабинете ресторана Бореля выписана обстоятельно. Мастерски подана закулисная борьба за подряд на строительство канала. Но ведь то время было очень горячее в России. После отмены крепостного права промышленность начала бурно развиваться. С поразительной быстротой становился на ноги русский рабочий класс, выходил на арену общественной деятельности. Революционная интеллигенция работала во всю свою силу. Все это показать в маленькой повести письмом классического исторического романа невозможно. И писатель это понял. Он торопливо закруглил повествование, слегка только набросав силуэты рабочих, представителей революционной интеллигенции, оставил «Морской канал» наметкой на большой роман в будущем.