После 1945. Латентность как источник настоящего - [72]
С другой стороны, круговое движение между тремя культурными конфигурациями никак не соотносимо ни с какими историцирующими мировоззрениями. Позже я выскажу предположение, что на протяжении доброй половины ХХ века это движение включало в себя возможность другой «неисторицирующей» «конструкции времени» – то есть нового «хронотопа». Это новый хронотоп «гибернации», так сказать. И только теперь, в начале XXI века, этот хронотоп, эта новая конструкция времени начинает медленно себя выявлять. Возобновившееся среди нас восхищение работами Альбера Камю, написанными после 1950 года, например, – это симптом изменения ситуации. Более чем кто-либо из своих современников, Камю отрицал историцирующий хронотоп, считая его устаревшей, малоподвижной и чрезвычайно опасной системой мыслительных координат. И здесь латентность будет относить нас к особому чувству, которое продуцируется начиная с 1950-х вследствие появления (или смутного ощущения появления) нового хронотопа, который еще не мог быть полностью осознан, ибо был сокрыт под другими, более знакомыми структурами времени, которые вновь и вновь воспроизводили как капиталистический, так и коммунистический мир.
Исторические моменты между 1950-ми и сегодняшним днем, к которым я сейчас обращусь, включают в себя иллюзию, которую человечество проживало не раз и не два, что мы, наконец, откопали то, что было спрятано и что так долго не хотело себя показывать. Выстроенные в исторической последовательности, эти моменты дают определенную генеалогию, согласно которой латентность формирует сами истоки нашего настоящего. Тот ритм, что возникает из их немой смены, не имеет ничего общего с векторным временем историцирующих хронотопов. Скорее это форма времени, структурированная повторяющейся уверенностью, что «нечто», наконец, было отпущено на свободу благодаря какому-то явлению, которого никто не знал прежде. Такая темпоральность латентности напоминает – по крайней мере из перспективы моей мысли – «Историю бытия» Хайдеггера, написанную для того, чтобы обеспечить фрейм для «явлений истины» (или моментов «несокрытости Бытия»), которых он с таким отчаянием ждал. И по этой причине название моей последней главы и сформулировано в качестве вопроса – «Раскрытие латентности?».
Глава 7. Раскрытие латентности?
Однажды поздним летом 1958 года отец моей матери умер. Мне кажется, ему было шестьдесят два года – в любом случае не более того. (Его дочь больше не может сообщить точную дату его рождения, поскольку сама окружена облаком старческой деменции.) В течение многих лет – по крайней мере, насколько я помню – родители мои вели с ним нескончаемый разговор о «решениях» его хронических проблем с сердцем. Было сделано множество визитов к известным специалистам в университетскую больницу у нас в городе, а также было множество длительных заездов в санатории, знаменитые своими оздоровительными источниками. Было даже несколько «чудесных целителей». Один из них за ощутимую плату рекомендовал дедушке постоянно жевать жвачку. Дед вскоре отказался от подобной терапии, и решение это подарило лично мне целый жвачечный резерв, которому я был чрезвычайно рад. Мне воображалось, что под конец сердце моего деда выглядело изношенно и потрепанно – как игрушечный паровоз моего отца, с которым я любил играть. Дед умер в одной из спа-лечебниц – той самой, которая особенно ему нравилась. Моя бабушка – его третья жена и мачеха моей матери – не последовала туда за ним. Она использовала прибытие гроба с телом мужа к лесному домику, где мы все собрались, чтобы транслировать нам стандартный вдовий вопль: «Кто бы мог подумать, Ганс, кто бы мог подумать, что ты вернешься домой вот так! О, слишком рано, как рано!» – плакала и причитала она, прежде чем ушла, опершись на плечо своего очень низкорослого (и толстого) брата. Если бабушка действительно имела в виду то, что сказала, она была единственной, кто переживал эту ситуацию с такой драматической интенсивностью: полвека назад шестьдесят два года были вполне обычным сроком для смерти.
Книга итало-французского философа и политического активиста Маурицио Лаццарато (род. 1955) посвящена творчеству Марселя Дюшана, изобретателя реди-мейда. Но в центре внимания автора находятся не столько чисто художественные поиски знаменитого художника, сколько его отказ быть наёмным работником в капиталистическом обществе, его отстаивание права на лень.
Гений – вопреки расхожему мнению – НЕ «опережает собой эпоху». Он просто современен любой эпохе, поскольку его эпоха – ВСЕГДА. Эта книга – именно о таких людях, рожденных в Китае задолго до начала н. э. Она – о них, рождавших свои идеи, в том числе, и для нас.
Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.
Парадоксальному, яркому, провокационному русскому и советскому философу Константину Сотонину не повезло быть узнанным и оцененным в XX веке, его книги выходили ничтожными тиражами, его арестовывали и судили, и даже точная дата его смерти неизвестна. И тем интереснее и важнее современному читателю открыть для себя необыкновенно свежо и весело написанные работы Сотонина. Работая в 1920-е гг. в Казани над идеями «философской клиники» и Научной организации труда, знаток античности Константин Сотонин сконструировал непривычный образ «отца всех философов» Сократа, образ смеющегося философа и тонкого психолога, чья актуальность сможет раскрыться только в XXI веке.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.