Он подымает на меня изумленные глаза. Встает. Садится. Опять встает и хрипло произносит: — Мария, подай гостю кресло и вина. Я сажусь, в руке у меня оказывается чаша. Тихий голос в левом ухе произносит «минута». Я сижу и попиваю. Винцо среднее. Время идет. Голос тихо произносит «две минуты». Он листает книгу. Закрывает глаза. Проводит пальцами по тексту. О, что бы я отдал, чтоб кто-то так провел пальцами по моей книге. «Три минуты». Он пролистал всю книгу… Он подымает глаза на меня. И говорит — говорит почти спокойно, хотя я вижу, чего это ему стоит: — Если бы у меня было что-то, что ты, посланец Г-сподина моего, твоего и Соломонова, мог бы взять взамен этой книги…
— Не говори этого, — обрываю я. И продолжаю: — В глазах Г-сподина нашего у тебя нет ничего, кроме таланта и дочери, но человеческих жертв мы не принимаем, а твой талант может быть только в тебе. Твори и помни об этой книге. Я беру ее у него из рук, отдаю чашу, кланяюсь чуть ниже, чем предписывает традиция и выхожу. Я подымаюсь по лестнице, открываю дверь, раздеваюсь, моюсь, наливаю себе кофе, ставлю чашку на стол, подложив под нее лист бумаги, сажусь, беру ручку и растерянно провожу рукой по лицу…
