Послания - [5]

; ибо я имею письма, изчерченныя перомъ твоего безумія, въ которыхъ ты говоришь, что весь ливійскій народъ вместе съ тобою склоняется ко спасенію. Если же ты думаешь отрицать действительность упомянутаго пророчества, то, свидетельствуюсь Богомъ, у меня есть древнейшій экземпляръ Эретріи, который я пошлю въ Александрію для твоей скорейшей погибели. Но неужели ты считаешь себя невиннымъ? Объятый такимъ зломъ, неужели не видишь, несчастный, своей погибели? Знаемъ твои помыслы: не скрыто отъ насъ, какія заботы и страхи смущаютъ тебя. О! сердце у тебя безчувственно, нечестивый, ты не можешь понять болезни и бедности души своей; истину ты закрываешь отъ себя хитросплетенными словами. И оставаясь такимъ, ты не стыдишься поносить насъ: то повидимому хочешь обличать, то убеждать, какъ превосходный учитель веры, отъ котораго будтобы бедные желаютъ получить помощь. Но съ таковымъ не должно ни сближаться, ни вступать въ разговоръ. Это можетъ позволить себе разве тотъ, кто въ коварныхъ твоихъ речахъ и стихахъ думаетъ видеть сокровенныя начала правой жизни. Но это несправедливо: въ нихъ совершенно нетъ истины. О, какъ неразумны вы, которые вступили въ общеніе съ нимъ! Что за ослепленіе, принудившее васъ увлечься его языкомъ, исполненнымъ такой горечи, его взоромъ, столько надменнымъ! Но обращаю речь мою къ тебе, неразумному душею, скорому на языкъ, погрешающему въ мысляхъ: дай мне, нечестивый, злейшій и хитрый, поле для разсужденія, не говорю, обширное и пространное, но точною мерою определенное, не гнилое, а прочное и твердое по самому существу своему. Ты вынуждаешь меня сказать: я наброшу на тебя петлю, и, лишеннаго возможности говорить, выставлю на показъ, чтобы весь народъ виделъ твое нечестіе. Но приступимъ къ самому делу. Отовсюду (воздвигнемъ) чистыя руки: будемъ возносить молитвы къ Богу! Или, остановись немного; еще спрошу тебя. Скажи мне, коварнейшій, какого Бога ты станешь призывать на помощь? Но не могу удержаться. О Боже, создатель всехъ, Отецъ единственной Силы! ради этого нечестивца Церковь терпитъ поношенія, болезни, даже раны и печали. Арій хочетъ назначить твоему Существу место, и, что особенно странно, установляетъ самочинный соборъ, который бы усвоилъ Тебе по закону усыновленія и оставилъ при Тебе твоего Сына — Христа, изъ Тебя рожденнаго, нашего перваго помощника. Услышь, молю Тебя, Господи, дивную веру! Онъ думаетъ, что Ты движешься на (определенномъ) месте; онъ дерзаетъ ограничить твое Сушество, назначивъ для Тебя определенное седалище. Но где Ты не присутствуешь, или где не ощутительны действія и силы твоихъ всепроницающихъ законовъ? Ты самъ все содержишь и вне Тебя не подобаетъ мыслить ни места, ни чего другаго. Такъ, могущество твое, купно съ действіемъ, безпредельно. Ты самъ, Боже, вонми намъ. Но и вы, люди, не будьте безъ разсужденія. Тотъ безстыденъ и непотребенъ, кто, дошедши до крайняго нечестія и неправды, думаетъ еще показывать себя благочестивымъ. «Нетъ, говоритъ онъ (Арій), не хочу, чтобы представляли Бога страждущимъ» — и поэтому предлагаетъ и придумываеть нечто странное для веры, именно: будто бы, «когда Богъ сотворилъ новую сущность, — Христа, то пригоговилъ помощника для Себя самаго». Такова у тебя вера, душевредный соблазнитель. Ты даешь вещественный образъ Тому, который осудилъ изображенія язычниковъ. Ты называешь постороннимъ и какъ–бы служебнымъ Того, который не умствуя и не умозаключая все сотворилъ, такъ какъ всегда существовалъ вместе съ вечнымъ Отцемъ? Прилагай къ Богу, если дерзаешь, прилагай, пожалуй, и то, что Онъ «остерегается, боится и надеется на будущее; что Онъ мыслитъ и умозаключаетъ, и, по размышленіи, выражаетъ свою мысль, и образуетъ слова; что Онъ веселится, улыбается, болитъ». Что ты говоришь, несчастнейшій изъ всехъ несчастныхъ! Пойми, если можешь, нечестивый, что ты самъ въ своей хитрости даешь уловить себя. «Христосъ, говоритъ онъ (Арій), пострадалъ за насъ». Но я уже прежде сказалъ, что Онъ былъ посланъ въ образе тела. «Точно, говоритъ онъ, но надобно опасаться, чтобы не уменьшить Его въ чемъ либо». О, странный толковникъ! ужели ты не безумствуешь, когда говоришь это? еще ли не явно, что ты неистовствуешь? Посмотри: и міръ представляетъ некоторую форму, или образъ; и звезды имеютъ свое очертаніе. Не смотря на это Богъ присутствуетъ всюду. Что же тутъ для Него безславнаго? или чемъ Онъ тутъ умаляется? О, убійственный врагъ истины! суди по себе самому, ошибка ли, или нетъ, что Богъ присутствуетъ во Христе. Онъ ясно видить ругателей Слова, видитъ въ міре каждодневно совершающіяся беззаконія; и однакожъ, темъ не менее, присутствуетъ въ міре и наказываетъ беззаконниковъ. Итакъ, въ чемъ же уменьшается величіе Его власти? и где оно не чувствуется? Иначе не думаю; самый разумъ въ міре держится Богомъ; Имъ все стоитъ, Имъ совершается всякій судъ. Вера во Христа безначально существуетъ отъ Него. Законъ Божій во Христе; отъ Него онъ имеетъ безмерность и безпредельность. Но это ясно; и ты можешь разуметь это своимъ умомъ. О, крайнее безуіміе! Обрати же мечь діавола на свою погибель. Смотрите, смотрите все, какъ уязвленный угрызеніемъ ехидны, испускаетъ жалобные стоны; какъ жилы и мясо его, напитанныя ядомъ, причиняютъ ему жестокія страданія; какъ тело его, пропитанное ядомъ, опало и, переполненное нечистотою, отъ печали, унынія, отчаянія и тысячи другихъ золъ, до крайности изсохло; какъ онъ ходитъ безобразный видомъ, съ неопрятными волосами, точно полумертвый, съ тусклымъ взоромъ, лицемъ безкровнымъ, изнуреннымъ отъ заботъ; какъ вместе соединившіяся — ярость, безуміе, душевная пустота, при продолжительной злобе въ сердце, сделали его дикимъ и зверскимъ. Но онъ и не чувствуетъ своего несчастія, въ какомъ находится. «Возношусь, говоритъ онъ, отъ удовольствія и прыгаю, играю и скачу отъ радости», — и еще съ юношескою насмешкою прибавляетъ: «увы, говоритъ, мы погибли»! И самымъ деломъ такъ: злоба щедро наделила тебя своими дарами и любовію къ себе; все, что она купила за дорогую цену, все отдала тебе охотно. Поди омойся въ Ниле, человекъ преисполненный гнусной нечистоты, ибо ты возмутилъ всю вселенную своимь нечестіемъ. Или ты не разумеешь, что я, — человекъ Божій, — знаю все? Но я еще задумываюсь, должно ли тебе жить, или умереть. He могу, Арій, смотреть на такое зло, и стыжусь греха. Бедный, ты думалъ дать намъ светъ, а себя повергъ во тьму! Таковъ исходъ твоихъ подвиговъ. Ты говоришь: «много у меня последователей». Тебе это и кстати: возьми ихъ себе; они предали себя на съеденіе волкамъ и львамъ. Но каждый изъ нихъ понесетъ наказаніе, будетъ обложенъ данію за десять человекъ, если въ наискорейшемъ времени не прибегнетъ къ спасительной Церкви и не соединится съ нею союзомъ любви и единомыслія. Смущаемые нечистою совестію не будутъ больше обольщаться тобою; и не до конца будутъ терпеть погибель, уловленные твоими преступными толкованіями. Впоследствіи будутъ явны и открыты твои софизмы; и ты, прикрывающій ихъ пріятностію речей и надевающій на себя, такъ сказать, личину справедливости, напрасно воображаешь успеть въ чемъ либо. Суетно будетъ все твое искусство: ибо скоро истина окружитъ тебя; скоро дождь Божественной силы, такъ сказать, потушитъ пламя, возженное и раздуваемое тобою. Α сообщниковъ и единомышленниковъ твоихъ, участвовавшихъ въ твоемъ совете, лишатъ общественныхъ должностей, если въ наискорейшемъ времени, оставивъ твое сообщество, не примутъ чистой веры. Ты же, непреклонный къ принятію истины, дай мне какое нибудь доказательство твоихъ убежденій, если ты уверенъ въ самомъ себе, если надеешься на твердость своей веры и имеешь совершенно чистую совесть. Приди ко мне, приди, говорю, къ человеку Божію: будь уверенъ, что своими вопросами я разрешу сокровенныя недоуменія твоего сердца, и надеюсь, что кажущееся тебе неразумнымъ, при помощи благодати Божіей, представится тебе наилучшимъ; и если ты явишься здравымъ въ душе и познавшимъ светъ истины, я возблагодарю Бога и буду сорадоваться твоему благочестію.