Послание из тьмы - [124]

Почти бегом старая женщина одолела Кирхенштрассе, экономя драгоценные минуты, свернула на тропинку, ведущую через кладбище, – и вот она уже стоит перед церковью, белой в лунном свете и подсвеченной струящимся изнутри, сквозь стекла высоких витражных окон, пламенем множества свечей.

Впрочем, даже сейчас фрау Марта еще не осознала, что свет, заливающий церковь снаружи, – лунный. Поэтому, уже войдя в притвор, удивилась: там все еще мерцал масляный фонарь. Да, ночью так и положено, но уж во время заутрени-то его давно полагалось потушить! Как видно, старый звонарь (следить за ночным фонарем входило в его обязанности) совсем уже одряхлел и сделался забывчивым.

Все-таки, не вполне осознавая, зачем это делает, женщина заглянула в замочную скважину внутренних дверей. Ничего толком не рассмотрела, в глубине нефа царил полумрак – но свечное пламя теплилось у алтаря и в высоких канделябрах: несомненно, служба давно идет. Так что фрау Марта хотя и опоздала, но не окончательно.

Она осторожно приоткрыла окованную железом старинную дверь и вошла.

* * *

В церкви было полно народа, и женщина как-то растерялась: ее не зря считали образцовой прихожанкой – всю свою жизнь она являлась на службы одной из первых и в такие ситуации прежде не попадала. Свободно ли ее место, на котором она привыкла сидеть уже многие десятилетия, – вон там, прямо напротив кафедры? К счастью, да: именно эта часть церковной скамьи до сих пор не занята, хотя справа и слева сидят люди.

Потупив взор, фрау Марта осторожно пробралась на привычное место и лишь тогда с облегчением перевела дух. Вслед за чем немедленно выполнила обещание, данное покойному (вернее, получается, неупокоенному) советнику Филиппсборну: прочла «Отче наш», мысленно отметив, что делает это за него. И только после этого раскрыла сборник псалмов, поставила рядом с ним свечу и огляделась по сторонам.

В церкви все было, как положено. Священник стоял у алтаря, органист тоже располагался на своем месте, за «шпильтишем», вот как раз сейчас он положил руки на клавиатуру – и воздух наполнился звуками торжественного гимна. Стройные ряды мальчиков-певчих на хорах звонкими голосами подхватили мелодию. Но…

В чем именно заключалось это «но», женщина поняла, лишь когда отвела взгляд от хорошо освещенной алтарной части. На церковных скамьях, едва различимые в полумраке, сидели мертвецы. Там, на свету, тоже: мертвец за органным пультом, мертвец перед алтарем, обтянутые высохшей кожей детские скелетики на хорах… Но страшнее было смотреть на тех, кто вблизи. Потому что некоторых из них, несмотря на полутьму, она узнавала.

Вот ее родная сестра – скелет, обтянутый кожей, но еще можно различить черты лица – сидит вплотную справа, на своем месте, том же самом, которое занимала десятки лет, она тоже была примерной прихожанкой. Чуть дальше сидит брат – и даже сейчас видно, что он молод: умер совсем давно, еще в юности. На соседней скамье расположились матушка с отцом. Дальше – какие-то смутные фигуры, о которых воспоминаний осталось не больше, чем плоти на их костях: кажется, этих людей старая Марта видела еще в своем детстве. И еще, еще – хорошо знакомые, едва знакомые, не знакомые вовсе… неузнаваемые… в старинных, обветшавших одеждах…

Несколько секунд она сидела, замерев, вне себя от ужаса. Затем беззвучно поднялась с места и начала пробираться к выходу. Сборник псалмов она держала перед собой и даже заглядывала в него, будто ища подобающую случаю молитву, но на это ей сил уже не хватало. Остатки самообладания подсказывали, что броситься к дверям бегом сейчас никак нельзя, а вот если идти медленно, не привлекая к себе внимания, какой-то шанс еще остается. Но прежде чем добраться до выхода, надлежало пройти мимо доброй сотни человек – доброй ли? человек ли? – и фрау Марта почти не питала надежды, что ей это удастся.

Так и получилось. Сперва мертвецы начали недовольно оглядываться на нее, потом зашевелились… протянули костлявые руки… а затем двое или трое, поднявшись, загородили дорогу.

Марта остановилась. В ее душе больше не оставалось места даже для страха: на смену ему пришла цепенящая покорность.

Вдруг какой-то человек, шагая широко и решительно, протиснулся между рядами и с силой отшвырнул мертвецов, что преграждали женщине путь. Он и сам был мертвец, но плоти на нем осталось достаточно, чтобы фрау Марта узнала его. Это был ее покойный муж.

– Господи, что ты делаешь здесь в такой час?! – торопливо прошептал он. – Это время нашей молитвы! Скорей беги отсюда – иначе навсегда останешься с нами!

Уже многие мертвецы поднялись со своих мест и двинулись к ним. Муж старой Марты отпихнул еще одного, другого – но было ясно, что долго ему не продержаться.

Однако его слов и вмешательства оказалось достаточно, чтобы у старой женщине вернулась воля к жизни. Уже больше не таясь, она бросилась в сторону церковных дверей. Бежала, точно сбросив груз многих лет, как молодая, уворачивалась от пытавшихся схватить ее рук…

Успела проскользнуть в притвор (фонарь еще горел), но там, между внутренней и внешней дверями, ее все-таки настигли. Сразу множество костлявых пальцев одновременно вцепились в ее верхнюю одежду: в роскошную дамаскетовую ткань, в мягкий беличий мех.