Послание Геркулеса - [29]

Джек наклонился к краю стола.

- А ты?

Уиллер задумчиво разглядывал корешки теологических трудов.

- Для меня, - ответил он, - просто лишний разрыв в ткани. Ради кого принял смерть Иисус?

Джек подтянулся вперед, сел на стол. Вот такие разговоры ему нравились, хотя он никогда не позволял себе вести их ни с кем, кроме избранных коллег, ибо эти разговоры могли потрясти веру у человека, у которого она слабее, чем у него самого.

- Ради детей Адама, - ответил он негромко. - Другим группам придется заботиться о себе самим.

- Но Адам вообще не существовал, и мы оба это знаем. Джек пожал плечами:

- Я говорил метафорически, и это мы оба тоже знаем. Смерть Иисуса - это доказательство его любви. К нам. Это не значит, что Бог не любит все Свои создания, но Он по крайней мере явился в виде человека. И в этом виде Он принял смерть. С этим трудно спорить.

- Джек, я тебе честно скажу: мне от всего этого несколько не по себе. Я всю жизнь был убежден, верил, что мы одни. Но планет земного типа, вероятно, миллионы. Признай один раз второй акт творения, и где мы тогда остановимся? Наверняка ведь среди звезд найдется и третий. И миллионный. И где же конец?

- Я не думаю, что это имеет значение. Бог бесконечен - мы ведь всегда так говорили? Может быть, нам предстоит узнать, что значит это слово.

- Может быть, - согласился Уиллер. - Но мы также приучены считать распятие центральным событием истории.

Последняя жертва, предложенная Богом из любви к созданию, сотворенному по образу и подобию Его.

- И?..

- Как можно принимать всерьез смертные муки Бога, Который повторяет страсти Свои? Кто умирает вновь и вновь, в бесконечных версиях, на бесконечном числе планет, по всей Вселенной, которая тоже может быть бесконечной?

Незадолго до рассвета Джек Пиплз, утомившись, ушел спать, а Уиллер продолжал бродить по дому, проводя руками по корешкам книг, иногда выходя на крыльцо подышать. Мокрая улица блестела в свете вывески круглосуточной аптеки.

Церковь была построена в стиле, который Уиллер про себя называл Огайской готикой: приземистая, очень урбанистическая, прямоугольная, из серого камня и с неуклюжей колокольней. Окна населены агнцами, голубями и коленопреклоненными ангелами. Между двумя зданиями огороженный участок травы с надгробием отца Уиткомба, первого пастора прихода, - грубо обтесанный камень с датами его рождения и смерти.

Небо прояснилось, и над колокольней парила пригоршня звезд. К востоку за складами начинало светлеть.

Зачем творение так огромно? «Скайнет» заглядывает на пятнадцать миллионов световых лет, до Красной черты, границы наблюдаемой Вселенной. Но это граница лишь в том смысле, что свету, идущему из более дальних мест, просто не хватило времени добраться до земных телескопов. Вот почему есть все основания считать, что наблюдатель, помещенный у Красной черты - космологической, а не бара «Красная черта», - будет во всех направлениях созерцать такое же звездное небо, что выгнулось сейчас над Виргинией. В некотором смысле, подумал Уиллер, церковь Св. Екатерины для кого-то является краем наблюдаемой Вселенной.

Если есть хоть какая-то правда в старом веровании, что Вселенная создана для человека, зачем же она тянется так далеко, что человек и надеяться не может когда-нибудь всю ее увидеть?

Так далеко, что никак не может на него повлиять?

Уиллер вернулся в дом, запер дверь и побрел по коридору, соединявшему дом и церковь, к ризнице. Вышел он возле кафедры.

Свет храмовой лампы падал на длинные ряды скамеек. Аварийные лампочки подсвечивали святую воду в купелях и -Остановки Крестного Пути. Видны были потертости на мраморном полу, где останавливаются молящиеся, чтобы зажигать свечи возле икон св. Антония и Богоматери. Старый мраморный алтарь, служивший еще в дни тридентинской мессы, давно был убран и заменен современной мясницкой колодой из тех, что резко диссонируют с убранством и архитектурой всех церквей, кроме самых новых.

Он вышел за ограждение алтаря, преклонил колени и сел на скамью первого ряда.

Было душно, сладковато пахло расплавленным воском. Высоко позади алтаря в круглом окне свинцового стекла безмятежно сидел над бегущим ручьем Иисус.

Он сейчас был далек - нарисованный силуэт, друг детства. В мальчишеских летах Уиллер иногда, в избытке юношеского самомнения, просил знамения, не для подтверждения собственной веры, которой в те времена подтверждение не было нужно, но как знака особой милости. Связи между друзьями. Но Иисус и тогда молчал, как сейчас. Кто шел вдоль Иордана с Двенадцатью? Слишком много раз, подумал Уиллер, я глядел в телескоп. И видел только камни в небе и световые годы.

Господи, если я сомневаюсь в Тебе, то лишь потому, что Ты слишком хорошо Себя скрываешь.

Примерно в то же время в центре управления Линда Барристер заполняла строки кроссворда в «Нью-Йорк тайме». Это она умела хорошо, и такое занятие помогало сохранять бодрость, когда тело просило сна. Она как раз пыталась вспомнить имя русской реки из семи букв, когда заметила перемену. Линда посмотрела на часы - четыре тридцать утра.

Вспомогательный монитор, транслирующий сигнал СППСД от небесного тела «Геркулес Х-3», замолк. Сигнал перестал поступать.