Поскрёбыши - [44]
Ларисе уж восемьдесят. Олегу под шестьдесят – он всё ноет, что трудно звонить. Мало того, что черти делают всю работу по дому и на участках Ларисы с Иван Антонычем. Дошло до того, что потихоньку помогают Олегу звонить. Новый священник отец Феодор, заступивший на место скончавшегося отца Анатолия, бесей вовсе не видит – оттого что неверующий. Ни в бога, ни в черта. Олег сидит на табуретке руководит, а черти справно звонят. Редко когда Олег сам за веревку дернет. Как был ленив, так ленив и остался. Лариса призвала к четырехлетнему Петруше учительницу рисования из детдома. Всё как с Никитой, по проторенной дорожке. Учительница посмотрела на Петрушины скульптуры, уже довольно объемные. Щелкает-фотографирует и не знает, что думать. И Лариса не знает, что ей делать. Муж и жена Воробьевы дружно померли. Свен живет в их квартире, к Маринке носа не кажет, бо есть другие возможности. Во Мценске не объявлялся, Петруши не видел. Хотя он-то, Свен, как раз знает о своем отцовстве. Знает и Маринка, что откуда взялось. Теперь в Маринке взыграла материнская гордость. Раскручивала Никиту – раскрутит и Петра. И требует сына в Москву.
Собранье у чертей. Кого-то надо послать с Петрушей, иначе толку не будет. Кого-то оставим во Мценске вести хозяйство Ларисы с Иван Антонычем. Немощные они стали, уже и подсели на бесовское обслуживанье. Да и Олегу без бесей не справиться. По счастью непонятным мне механизмом недавно возникли трое новых мценских чертей – Трепач, Топтыго и Торопыго. Они прибились к команде пяти уже известных нам чертей. Их оставили опекать Ларису с Иван Антонычем. Трудиться во саду ли в огороде да управляться по дому. Пора и Ларисе видеть чертей въявь и не пугаться. Виждь, Лариса. Огрызка с Олоедом приписали к церкви неверующего отца Феодора – звонить заместо Олега и подвывать во время службы. А трое шустриков снова в Москву, в консерваторский дом растить Петрушин талант.
Еще не поспела антоновка, еще только утром туман окутывал яблони, еще молодую картошку черти подкапывали с краю – приехал Никита за сыном. Сын, без кавычек. Сын по таланту, сын по любви. Шустрики, уже солидные черти, отправились с ними в открытую, разве что без билета. В дороге беседовали, а соседям казалось: чудак говорит сам с собой или с маленьким сыном как со взрослым. Обо всем переговорили. О том, как быстротечна жизнь, как редок гений и как это в нашем случае снаряд два раза попал в одну воронку. Природа не отдохнула – и опять за свое. (Черти считают Петра сыном Никиты. Будем считать и мы, как договорились. И хватит об этом.)
Марина определила Петрушу в художественную школу. Сама возила на белой тойоте. Никита всегда был рассеян – плохо водил. Москва обступила мальчика – прежняя, златоглавая и безумная новая, нагло поднявшаяся точно на дрожжах. В ледяном ноябре, удивляя учителей, Петруша изваял в натуральную величину головы своих шустриков. Позвали из строгановки. Профессора шептались: что за фантазии? что за химеры? И непонятно откуда взявшееся мастерство? Всё повторилось как с юным Никитою. Жизнь играет вечную фугу. Завороженные, слушаем молча. Ждем, кто еще придет.
Во Мценске квартиру Иван Антоныча занял его весьма современный внук с семьею. Ларисину оккупировал Олег, ставший к старости нелюдимом. Знался только с чертями, Огрызком да Оглоедом – они его и обихаживали. Баб послал к чертям. Не к этим, к другим, фигуральным. С попом Феодором общался по долгу службы. Это не лучше чем с чертом. Честный бес порядочней неверующего попа. Лариса с экс-звонарем жили тихо на теплой даче, окруженные заботой чертей. Иван Антоныча внук к ним не хаживал: не жаловал Ларису. Жили одним ожиданьем: когда Никита с Петрушей будут. А лето, а лето дарило любимых надолго. Сложивши крылья, ласточки ныряли в гнезда свои на обрыве. Никита сам брал для Петруши глину и вспоминал Маринку в венке. Счастье тогда светило Никите с солнечной мощью. После остался отблеск и - вот остался сын.
Петров день, Никита с Петрушей забрались к Олегу на колокольню. Орызко и Оглоед спокойно болтают с ними. Это свои, им можно без зазрения совести показаться. Со днем ангела, Петруша. А нас ты будешь лепить? Мы готовы позировать. Смотри, какие хорошие. Разгоряченная земля ловит звон в ладони заросших оврагов. Орызко уступил Никите звонить. Оглоед сам старается. Бирюк Олег гладит по головке Петрушу. Внук-не внук. Уж Олег-то догадливей Ларисиных домашних чертей. Свена он видел и знает, на кого Петруша похож. Видел все Маринкины шуры-муры. Заткнись, Олег. Нам это по барабану. Как мы постановили, так по-нашему и будет. Петруша свой, мценский. Его признали стрижи над речкой – на остальное плевать.
Едут на мотоцикле есть вечные Ларисины пироги (теперь испеченные чертями). Олег ведет, Никита с Петрушей в коляске, Огрызко и Оглоед за плечами Олега. То есть Огрызко- тот на сиденье, а Оглоед на плечах у Огрызка. Такая вот физкультурная пирамида, как в советские времена. Приехали. Трое приписанных к Ларисиному дому чертей – Трепач, Топтыго и Торопыго – вынимают последний пирог из печи. Лариса щупает корочку. Пропекся. Садятся – пятеро добрых людей и пятеро ловких чертей. А тут и гости: немолодые детдомовские воспитанники. Им место, Петруше честь. Напекли, что и всем не съесть. Гори, гори ясно, наше летечко – наше времечко. Будем скучать друг без дружки в темную зиму, тёпла лета дожидать.
В 2008 году вышла книга Натальи Арбузовой «Город с названьем Ковров-Самолетов». Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
В этой книге представлены пьесы, киносценарий и рассказы Натальи Арбузовой.
Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
Новая книга, явствует из названья, не последняя. Наталья Арбузова оказалась автором упорным и была оценена самыми взыскательными, высокоинтеллигентными читателями. Данная книга содержит повести, рассказы и стихи. Уже зарекомендовав себя как поэт в прозе, она раскрывается перед нами как поэт-новатор, замешивающий присутствующие в преизбытке рифмы в строку точно изюм в тесто, получая таким образом дополнительную степень свободы.
Я предпринимаю трудную попытку переписать свою жизнь в другом варианте, практически при тех же стартовых условиях, но как если бы я приняла какие-то некогда мною отвергнутые предложения. История не терпит сослагательного наклонения. А я в историю не войду (не влипну). Моя жизнь, моя вольная воля. Что хочу, то и перечеркну. Не стану грести себе больше счастья, больше удачи. Даже многим поступлюсь. Но, незаметно для читателя, самую большую беду руками разведу.
Герои Натальи Арбузовой врываются в повествование стремительно и неожиданно, и также стремительно, необратимо, непоправимо уходят: адский вихрь потерь и обретений, метаморфозы души – именно отсюда необычайно трепетное отношение писательницы к ритму как стиха, так и прозы.Она замешивает рифмы в текст, будто изюм в тесто, сбивается на стихотворную строку внутри прозаической, не боится рушить «устоявшиеся» литературные каноны, – именно вследствие их «нарушения» и рождается живое слово, необходимое чуткому и тонкому читателю.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)