Поскрёбыши - [3]
Не продержался и часа. Алиса взяла его голыми руками. Голые руки Алисы были так прекрасны, что дикобраз плотно сложил иголки и позволил себя увезти. С заднего сиденья авто неотрывно глядел в зеркало на умыкнувшую его женщину. И потом неделю ровно, покоряясь ей безусловно, Шестаков Марии не звонил. Что он мог ей сказать? Да она и трубку поднимать не смела. По окончании недели Алиса заявила: свиданье окончено, забудьте. И Шестаков поехал домой на метро. Шел со странным чувством: точно с ним сыграли нехорошую шутку. Упрямая черемуха цвела в жару между глухим забором ТЭЦ и шершавой стеной пятиэтажки. Марии с Колькой не было. Аккуратно лежала почти вся купленная для них одежда. Шестаков, догадавшись, пошарил под ковриком на площадке – там лежали ключи (старая советская манера). Ушли и не вернутся. Бросился в школу. Мария забрала трудовую книжку, взяла Колькин табель с отметками за третью четверть (сплошные тройки). Так быстро решилась. Так шустро управилась. Как он не сообразил: человек, приехавший в Москву с Сахалина, способен на поступки. И дня терпеть не стала. Такая резкая реакция. Умеет ревновать – стало быть, и любить умеет. Стройка за неделю заметно выросла. Тьфу. Рабочие в оранжевых касках облепили ее словно муравьи. Под черным нагло блестящим забором трава тоже упорствовала: зеленела как умела. Каждый двор загорожен – ни проехать ни пройти. Звонок, из класса высыпали ребята. Никто ничего о Кольке не знал. Придурок… свалил – и ладно. Когда свалил-то? Миш, когда? позавчера. Как раз Алисе сообщили. Выждала сутки, чуть больше, чтоб успели уехать. И – гнать Шестакова в шею. Он метнулся в парикмахерскую. Не заходила. Что–нибудь украла? Нет, просто беспокоюсь. (Нашел о ком беспокоиться. Такой малохольной поискать.) Не дослушав мастеров-парикмахерш, кинулся к сварливым старикам, у которых раньше жила Мария. Там уже квартировали узбеки. Муж на раскладушке у старика, жена – тоже на раскладушке – у старухи. Абсурд пополам с нищетою. Нет, не показывалась. Небось на Сахалин улетела. (У Шестакова в доме денег не было , и ничего ценного, чтобы продать. Незачем проверять. Нет, они далеко не уехали. Где-то здесь.) Не пивши не евши Шестаков кинулся в милицию. Вы с нею расписаны? нет? по вашей заявке объявлять розыск не станем.
Проворочался всю ночь на полуторном матрасе, вдыхая запах пыли, чуть смоченной дождем. Капли едва касались земли, будто роса пала. Высыхали в нагретом воздухе. Утром взял телефонный справочник, намереваясь обзванивать школы. В первой же его осадилн: вы мальчику не отец и не отчим, мы не имеем права сообщать вам сведений. (У них их и не было.) Весь мир ощетинился против шестаковской неуместной благотворительности ли некстати проснувшейся любви. Алиса виду не показывала, что было, было. Поздно спохватившаяся весна задыхалась в городе. Шестаков проверял по аэропортам и вокзалам: не отбыли? Никто ему и гроша информации не подал. Паспортные данные Марии он наскоро списал в парикмахерской – пришлось заходить второй раз и по новой выслушивать смешки: такая мымра! (Типун вам на язык.) В школе спрашивать не стал - дойдет до Алисы.
Разместил в интернете отчаянное письмо, не надеясь на ответ. А ответ пришел. Шестаков поначалу думал: чей-то розыгрыш, Алисы или парикмахерш. Но слог, обороты, ошибки – всё свидетельствовало о подлинности. Писала девочка из Курска. Эк куда забрались. Хорошо не на Сахалин. К ним в класс под самое лето пришел Колька Прогонов. Ему лет тринадцать, уши торчат, и мать зовут тетей Машей. Только ему не говорите, что я вам написала – он меня изобьет. Это Колька-то? его самого кто хошь вздует. И подписи нет. Кого бить-то? Ни номера школы. Послал на электронный адрес девочки письмо – безрезультатно. Небось, интернет в школе, и девочка к нему, вообще говоря, доступа не имеет. Шестаков принял кой-как экзамен и рванул поскорей в Курск. А то Мария на край света уйдет. Опустит ноги с плоского земного диска в разреженный воздух и замкнется, отстраненная.
Всю дорогу Шестаков стоял в коридоре, глядя в окно на убегающие рельсы. Будто от этого быстрей выйдет. Подталкивал поезд. Тот честно шел по расписанью. Нет, тайная дума быстрее летит, и сердце, мгновенья считая, стучит. Неприбранная, неказистая центральная Россия напоминала Марию. Вот в чем дело. Или ее сейчас напоминали бы и Канарские острова? Ан нет. Что в ней такого родного? мера страданья. Как раз столько, сколько нам отвешено. Ну, иди же, чертов поезд. Что остановился? столб пометить? И без Кольки Мария была бы не Мария. Обязательно с довеском. С пассажиром, как говорят в Узбекистане. Как в хохлах скажут – покрытка та байстря. Демография российских деревень советского периода. В каждой избе мать-одиночка с единственным дитем, и лишь в крайней бригадир с семьей. Вот такие Марии не дали народу сойти на нет. Выплакали ему будущее. Скорей бы увидеть Колькины уши. Кажется, не нагляжусь.
В Курск попал ранним утречком. Поклажи с собой нет, идти всё равно куда. Улицы горбаты, за деревянными заборами дома с садами. На березах скворечники, и не без скворцов. Вот и школа – типовое здание с лепной раскрытой книгой. Прошел с независимым видом мимо охранника (в кармане у него удостоверенье смешного вузика). В туалете курили двое подростков. Испугались было, но Шестаков протянул им по очереди жесткую взрослую ладонь и честно признался, зачем прибыл. Подростки наконец въехали: неизвестно почему, но мужику кровь из носу надо сыскать Кольку Прогонова, тринадцати лет отроду. Наводка – электронный адрес, по-видимому, компьютерного класса одной из школ города Курска. Загасив окурки, повели Шестакова в свой компьютерный класс, к учителю информатики. Молодой человек лет двадцати, с позволенья сказать бакалавр, чтоб не назвать недоучкой. Очень славный оказался юноша. Отослал участливых подростков курить дальше и терпеливо выслушал про Сахалин, про некрасивую Марию, про робкого лопоухого Кольку. И сел гуглить по всем городским школам, выясняя электронные адреса. Полтора часа потратил. За компьютерами дважды сменились ребятишки, он им на ходу впаривал какие-то задания и продолжал поиск. Наконец выскочил тот самый электронный адрес. Школа номер сорок девять. Коммунистическая, дом 15. Идите пешком, так будет проще. Прямо к центру, второй поворот налево, и до пересеченья с Коммунистической. Там найдете. Привет Марии. Как всё в Москве непробиваемо и как по-доброму вышло в Курске. Москва не Россия, а утрамбованный Союз Советских Социалистических Республик с двунадесятью языками.
В 2008 году вышла книга Натальи Арбузовой «Город с названьем Ковров-Самолетов». Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
Новая книга, явствует из названья, не последняя. Наталья Арбузова оказалась автором упорным и была оценена самыми взыскательными, высокоинтеллигентными читателями. Данная книга содержит повести, рассказы и стихи. Уже зарекомендовав себя как поэт в прозе, она раскрывается перед нами как поэт-новатор, замешивающий присутствующие в преизбытке рифмы в строку точно изюм в тесто, получая таким образом дополнительную степень свободы.
В этой книге представлены пьесы, киносценарий и рассказы Натальи Арбузовой.
Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
Я предпринимаю трудную попытку переписать свою жизнь в другом варианте, практически при тех же стартовых условиях, но как если бы я приняла какие-то некогда мною отвергнутые предложения. История не терпит сослагательного наклонения. А я в историю не войду (не влипну). Моя жизнь, моя вольная воля. Что хочу, то и перечеркну. Не стану грести себе больше счастья, больше удачи. Даже многим поступлюсь. Но, незаметно для читателя, самую большую беду руками разведу.
Герои Натальи Арбузовой врываются в повествование стремительно и неожиданно, и также стремительно, необратимо, непоправимо уходят: адский вихрь потерь и обретений, метаморфозы души – именно отсюда необычайно трепетное отношение писательницы к ритму как стиха, так и прозы.Она замешивает рифмы в текст, будто изюм в тесто, сбивается на стихотворную строку внутри прозаической, не боится рушить «устоявшиеся» литературные каноны, – именно вследствие их «нарушения» и рождается живое слово, необходимое чуткому и тонкому читателю.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
В книгу включены сказки, рассказывающие о перипетиях, с которыми сталкиваются сотрудники офисов, образовавшие в последнее время мощную социальную прослойку. Это особый тип людей, можно сказать, новый этнос, у которого есть свои легенды, свои предания, свой язык, свои обычаи и свой культурный уклад. Автор подвергает их серьезнейшим испытаниям, насылая на них инфернальные силы, с которыми им приходится бороться с переменным успехом. Сказки написаны в стилистике черного юмора.
Мачей Малицкий вводит читателя в мир, где есть всё: море, река и горы; железнодорожные пути и мосты; собаки и кошки; славные, добрые, чудаковатые люди. А еще там есть жизнь и смерть, радости и горе, начало и конец — и всё, вплоть до мелочей, в равной степени важно. Об этом мире автор (он же — главный герой) рассказывает особым языком — он скуп на слова, но каждое слово не просто уместно, а единственно возможно в данном контексте и оттого необычайно выразительно. Недаром оно подслушано чутким наблюдателем жизни, потом отделено от ненужной шелухи и соединено с другими, столь же тщательно отобранными.
«Сигнальные пути» рассказывают о молекулах и о людях. О путях, которые мы выбираем, и развилках, которые проскакиваем, не замечая. Как бывшие друзья, родные, возлюбленные в 2014 году вдруг оказались врагами? Ответ Марии Кондратовой не претендует на полноту и всеохватность, это частный взгляд на донбасские события последних лет, опыт человека, который осознал, что мог оказаться на любой стороне в этой войне и на любой стороне чувствовал бы, что прав.
Юха живет на окраине Стокгольма, в обычной семье, где родители любят хлопать дверями, а иногда и орать друг на друга. Юха — обычный мальчик, от других он отличается только тем, что отчаянно любит смешить. Он корчит рожи и рассказывает анекдоты, врет и отпускает сальные шутки. Юха — комедиант от природы, но никто этого не ценит, до поры до времени. Еще одно отличие Юхи от прочих детей: его преследует ангел. У ангела горящие глаза, острые клыки и длинные когти. Возможно, это и не ангел вовсе? «Детство комика» — смешной, печальный и мудрый рассказ о времени, когда познаешь первое предательство, обиду и первую не-любовь. «Хочу домой» — рассказ о совсем другой поре жизни.
У автора этого романа много почетных званий, лауреатских статуэток, дипломов, орденов и просто успехов: литературных, телевизионных, кинематографических, песенных – разных. Лишь их перечисление заняло бы целую страницу. И даже больше – если задействовать правды и вымыслы Yandex и Google. Но когда вы держите в руках свежеизданную книгу, все прошлые заслуги – не в счет. Она – ваша. Прочтите ее не отрываясь. Отбросьте, едва начав, если будет скучно. Вам и только вам решать, насколько хороша «Музыка для богатых» и насколько вам близок и интересен ее автор – Юрий Рогоза.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)