Пощечина общественному вкусу - [9]

Главный жрец. О, живые еще воины Чумноуста. Устремитесь в последний раз с отравленными устами на пришельцев, кто бы они ни были.

Девы. Что нам делать! Можем ли мы поднять мечи на старцев, устремившихся на нас с поцелуями.

О, какой ужасный рок сделал нас участниками в войне поцелуев и железа! Нет, уроним железо и, закрыв лицо руками, отдадимся неизбежному. (Делают это.)

Присутствующие. Уже умолк главный жрец, уже прозвучали закрывшие лицо руками, а жрецы все еще продолжают свой страшный бег мимо лобзающего кумира, и вот уже последний из них низвергся, скатываясь, с красными глазами, белой бородой, по ступеням храма. И все тихо. Одни стоят с завернутой в плащ головой или же с заслоненными от ужаса глазами, другой, с дерзко протянутой рукой, устремляется к кумиру, и тот падает, шатаясь, в бездну, и бородатый еврей с мешком змей, растерявшись, остается на месте. Но легким движением кто-то отсекает ему голову, и она лежит, шевеля веками, среди расползающихся с шипом змей.

А между тем подымаются снизу цари и воины.

А между тем жрец смотрит глазами безумными и печальными и тихо идет, потупя бороду, к пришельцу.

Тот смотрит загадочно-открыто, и жрец наклоняется к нему шептать тайну и вдруг, расхохотавшись, касается его уст своими. Но тот смеется. Жрец падает, откидываясь назад, на руки прислужников, и умирает. Но нет, этого еще нет. Это еще только наше воображение. Еще только отошел от кумира жрец и идет мимо стоящих неподвижно девушек с плащами на голове. К спокойно стоящему Девьему-богу идет он. И что будет? Дальше что! Несет он с потупленными глазами смерть и бледный и смеющийся будет, сражаясь, падать, встретив лобзание, или бежать. Но бежать он мог бы и раньше. Но у него нет оружия!

Да, мы видим, твоя близка казнь, и правит гончих твоя спутница! Медленно движется жрец, задерживаемый какой-то силой.

Но уже приходят цари, и уже бегут убийцы.

И куда бежать, когда спереди старец приближается с чумными устами, сзади напряженно дрожащие луки и прильнувшие к ним головы злых людей. Так закрыть голову плащом осталось ему.

Но что это? Падает на землю жрец, несший смерть, и невредим отрок и стоит не шевелясь.

Нарочно ли переменили цели стрелки, или это вина невидимой власти, изменившей верные луки?

Не знаем, бедные, но отрок стоит невредим, и уже цари приходят прикрывать его щитами.

И кто-то, не будучи в состоянии вынести происходящего, бросился в пропасть.

Цари. Свершилось. Обреченными выполнен заданный им урок, живые же смотрят на них и поучаются. Вы же, безумные юноши, сложите мечи и копья. Не вам дано право карать и миловать. Тот же, на кого направлена ваша молодая ярость, пусть уйдет отсюда в изгнание. Волны, которые бьются о подножие этой горы, донесут его до теплого моря, где в скитаньях со своими спутницами он найдет конец светлый и чудесный, какой возвещен ему в древних сказках. Спросите его, открывающие свои головы от плащей и рук, принимает ли он наш суд?

Девий-бог(подымая голову). Да.

Цари. Тогда спускайтесь к волнам, на которых качаются челны со всем нужным для вас.

(Девий-бог и латницы спускаются.)

(Цари остаются и смотрят на них.)

Памятник

Далеко на острове, где русской державе

Вновь угрожал урок или ущерб,

Стал появляться призрак межавый,

Стаи пугая робких нерп.

Они устремлялись с плачем прочь,

Белое пятно имея наездником.

Меж тем как сверху слепо ночь

Им освещала путь отзвездником.

  Синеокая дочь молокан,

  Зорко красные губки,

  «Ишь, какой великан»!

  Молвив, пошла, поплыла в душегубке.

  Вон ладья и другая:

  Японцы и Русь.

  Знаменье битвы: грозя и ругая,

  Они подымают боя брус.

Тогда легли друг к другу лодки,

Пушки блестели как лучины.

Им не был страшен голод глотки

Бездной развернутой пучины.

  Рев волн был дальше, глуше

  Ревели, летели над морем олуши,

  Грузно освещая темь и белые,

  Как бы вопрошая: вы здесь, что делая?

Тюлени взглядывали глазами мужа,

Отца многочисленного семейства.

И голос волн был уже, туже

Точно застывали в священнодействии

Зеленое море как нива ракит

Когда закат и сиз и сив.

Из моря плюется к небу кит

Без смысла темен и красив.

Тогда суровые и гордые глаза

Узнали близко призрак смерти,

Когда увидали победы что лоза

В руках японцев и ею вертят.

С коротким упорным смешком

«Возвратись, к черноземному берегу чали

Хочешь-ли море перейти пешком?»

Японцы русскому кричали.

И воины, казалось, шли ко дну.

Смерть принесла с собой духи «смородина».

Но они помнили ее одну.

Далекую русскую родину!

  По прежнему ветров пищали,

  В прах обращая громадные глыбы.

  Киты отдаленно пищали

  И пролетали летучие рыбы.

  Они походили на старушек,

  Завязанных глухим платком

  У которых новый выстрел из пушек,

  Заставит плакать по ком?

Но в этот миг сорвался, как ядро,

Стоявший ка брегу пустынном всадник.

И вот худое как ведро

Пошел ко дну морей посадник.

  И русским выпал чести жребий

  На дно морское шли японцы.

  «Иди, иди» звал голос рыбий.

  Склонялось низко к морю солнце.

  Последний выстрел смерти взором

  На небе сумрачном блеснул

  И кто на волнах был сором

  Пошел ко дну, уснул

  И воины, умирая, трепетали.

  Они покорно принимали жизни беды (заложники)

  Но они знали, что они тали