Посейдон - [70]

Когда я выхожу из душа, на раковине лежит мое свидетельство о рождении, рядом с несколькими детскими фотографиями, которых я никогда не видела. Фото папы, который позирует на камеру, перерезая пуповину. Фотография мамы — многочасовой труд сказался на ее лице, но на губах играет улыбка, когда она прижимает к груди бледного младенца с почти прозрачной кожей и чубчиком белых волос, перемазанных в крови. Меня.

Могло ли все это быть постановкой? А свидетельство подделкой? И если да, то зачем? В этом нет никакого смысла. Но я слишком устала, чтобы во всем этом разбираться. Возможно, утром я смогу взглянуть на эти фото свежим взглядом. Я, пожалуй, даже захвачу сертификат к Рейчел, вдруг она сможет сказать, подлинный ли он.

Удовлетворенная своим планом, я оборачиваю одно полотенце тюрбаном вокруг головы, а вторым оборачиваюсь сама. Открываю дверь ванной. И едва не теряю и то, и другое. Гален сидит на моей кровати. Мне однозначно пора начать запирать балконную дверь.

Он выглядит дико злым и счастливым одновременно. Прошло всего двадцать четыре часа с нашей последней встречи, но даже лишенная сна и расстроенная, я безумно рада его возвращению.

— Я думаю, твой папа был полукровкой, — говорит он. И хмурится. — А еще я никогда не обещал Рейне научить ее водить.

Глава 24

Наконец-то наступил вечер пятницы.

Гален сворачивает на улицу Эммы, мысленно повторяя обязательный к исполнению список, выданный ему Рейчел перед сегодняшним свиданием. Он обязан развлекать Эмму весь вечер; ей нужно отвлечься от всего даже больше, чем ему. Она устроила ему настоящий допрос о своем отце и Гален перессказал ей все, что ему сообщили Архивы. Эмма показала ему детские фотографии и свое свидетельство о рождении — которое Рейчел признала настоящим, в крайнем случае — самой лучшей подделкой, которую она когда-либо видела. Все это подтверждало его выводы — отец Эммы был потомком полукровок. У него были светлая кожа и светлые волосы. Плюс, он носил контактные линзы. Эмма клялась, что они были бесцветными, но Гален в это не верил. Они, несомненно, должны были быть цветными.

К тому же, есть и другие совпадения. Ее отец любил океан и обожал морепродукты. Он поверил Эмме, когда она рассказала ему, как ее спас сом. Иначе, как бы он мог ей поверить, если бы не знал, кем она являлась? А как врач, он должен был знать о всех ее физических отличиях. Разве он мог не быть полукровкой?

Но Эмма решительно отбрасывала в сторону все доводы Галена, поясняя это тем, что они кажутся ей неправильными.

Говоря о вещах, которые кажутся неправильными… Он поворачивает свой новый внедорожник на ее подъездную дорожку, и восторг заполняет его грудь, будто приливная волна. Выходя наружу, он подмечает, насколько ему нравится соскальзывать вниз, вместо того, чтобы вытягивать себя из той маленькой компактной ловушки. Он почти благодарен Рейне, что она разнесла его красную машину об дерево — за исключением того, что они с Эммой могли пострадать. Гален качает головой, с хрустом проходя по гравию дорожки в своих замшевых ботинках.

Даже через этот шум, он слышит, как гулко бьется его сердце. Неужели и правда быстрее обычного? Он никогда не замечал этого раньше, поэтому сложно сказать. Он пожимает плечами, избавляясь от навязчивой мысли, и стучит в дверь, вытягиваясь по струнке. Я не должен этого делать. Это неправильно. Она все еще может принадлежать Грому.

Но когда Эмма открывает дверь, все снова становится на свои места. Ее маленькое пурпурное платье подчеркивает цвет ее глаз, делая их еще выразительнее.

— Прости, — говорит она. — Мама закатила истерику, когда я попыталась уйти из дому в джинсах. Мне кажется, она слегка старомодна. Ну знаешь, «Где б это видано было, чтоб девица в кино не в платье ходила?» сказала женщина, у которой у самой в шкафу ни одного платья.

— Она сделала мне одолжение, — отвечает он, пряча руки в карманы. Или же уделала меня.

* * *

Когда они купили билеты, Эмма тянет его к буфету.

— Гален, ты не против? — спрашивает она, ненавязчиво рисуя пальцем круг у него на руке, который отзывается жаром внутри него. Он распознает лукавую искорку в ее глазах, но так и не может понять, какую игру она решила затеять.

— Бери, что хочешь, Эмма, — отвечает он ей. С застенчивой улыбкой, она заказывает конфет, попкорна и газировки на семьдесят пять долларов. Судя по лицу кассира, семьдесят пять — это много. Если вся игра состоит в том, чтобы потратить все его деньги, он ее разочарует. Он прихватил с собой достаточно наличных, чтобы купить раз так в пять больше сладостей, по сравнению с этим. Он помогает Эмме донести два больших стакана с напитками, две корзинки попкорна и четыре коробки конфет на верхний ряд полупустого кинозала.

Оказавшись на своем сиденье, она открывает коробку и высыпает содержимое себе на руку.

— Смотри, сладкоежка, я нашла твои любимые, лимонные дольки!

Сладкоежка? Что за… Прежде, чем он успевает отвернуться, она отправляет три из них ему в рот.

Эмма ехидно хихикает, когда он морщится. Вставив соломинку в стакан, она передает его ему.

— Лучше хлебни этого, — шепчет она. — Запей конфеты.